Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко. Иван Никитчук

передали, как приказал Брюллов.

      – Какой нетерпеливый человек! – процедил царь сквозь зубы и больше не приезжал и не напоминал о портрете.

      Но даже Тарас и Мокрицкий, привычные к дурачествам своего маэстро, были озадачены, когда в Академию приехал цесаревич и зашел в «портик». Брюллов даже не вышел, а послал к нему своих учеников – Тараса Шевченка и Мокрицкого.

      Молодые художники водили цесаревича по мастерской, показывая картины, немного волновались, что Брюллов может быть чем-то недовольным. Но все получилось хорошо. Брюллов был рад, что ребята выполнили все за него, а они давились от смеха, вспоминая этот пышный визит.

      Тараса увлекала такая свободолюбивая независимость его Великого Карла. Брюллов демонстративно не носил жалованные ему награды, он не захотел возглавить официальное, руководимое Николаем Первым, направление в искусстве. Это место занял художник Бруни.

      – Как он изменился, – говорил Карл Павлович, – ведь он был когда-то передовым художником, казалось – он будет ломать академические традиции, а теперь он очень далек от жизни, от натуры. Он хочет поддержать своими картинами самодержавие и церковь. Вы уже видели «Медного змея»?

      – Конечно! – откликнулся Тарас. – Это просто толпа грубо подрисованных актеров и актрис. Хотя картина колоссальная, но впечатления никакого.

      – Сухая, холодная картина, – подтвердил и Мокрицкий. – В ней чувствуется какая-то слепая вера в страшную божественную силу, без капли человеческого разума. Мистика и больше ничего!

      – Разве можно ее сравнить с «Последним днем Помпеи»!.. – сказал Тарас уже наедине с товарищем. – А еще хотел нашего Карла затмить!

      – Царю-то он, правда, больше угодил! – заметил Сошенко.

      – Но не нам, не нам! – засмеялся Тарас, обнимая друзей.

      – Вот еще приедет мой друг Вася Штернберг, – сказал Мокрицкий Тарасу, – тогда совсем нам с тобой будет хорошо.

      – Быстрее бы приехал Вася Штернберг, – озабоченно сказал Сошенко. – Я тогда бы спокойно уехал из Петербурга.

      Он собирался вернуться на Украину, стать учителем рисования. Но ему хотелось до отъезда устроить так, чтобы Тарас жил с его другом Васей Штернбергом.

      О Штернберге Тарас слышал от Брюллова и от других художников. Он знал, что Штернберг поехал на Украину писать этюды, и ждал его с нетерпением. Сошенко писал и Штернбергу о Тарасе.

      Неожиданно ночью кто-то постучал и зашел в комнату. Он еще не успел назвать себя, как Тарас спросил:

      – Штернберг? Вася Штернберг?

      – Он самый! – засмеялся парень с круглым, по-детски приветным лицом. И Тарас бросился ему на шею.

      – Ты ж с Украины! Друг мой! Ну, говори, где ты там был, что привез с собой? Я ж не был там много-много лет…

      Он помог парню сбросить тяжелую теплую шубу, размотать шарф.

      – Я влюблен в Украину! – сказал Вася Штернберг. – Я не мог оторваться от ее мягких, нежных пейзажей.

      Тарас сразу хотел напоить приезжего чаем,