Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко. Иван Никитчук

Тарас. – Я только слушал, что дядя рассказывал.

      – Тарас и спал рядом с ними, – добавил Степанко, облизывая губы.

      Страшно любил он, когда на Тараса сердились.

      – Сам, наверное, украл! – закричав Тарас. – Я вот тебе сейчас дам, будешь знать, как врать! Это ты солдатскую одежду в кладовку относил.

      – А, так ты, щенок, на моего Степанко! – заорала мачеха, и удары посыпались на бедного Тараса. – Чтобы сейчас же были деньги, я с тебя душу выбью, ты у меня живым не будешь, если не вернешь деньги.

      Еле сбежал Тарас от мачехи.

      «Куда же спрятаться?» – в горячке думал Тарас.

      Пробежал сад, мимо пруда и в сад до соседа Желеха – там такая густая калина, что никто не найдет. Залег Тарас в кустах, весь вздрагивает от слез.

      «Здесь и буду, не пойду, ни за что не пойду домой! – подумал. – Пусть лучше умру».

      И так жаль себя стало, так жаль, что еще сильнее заплакал. Никто его не пожалеет… Нету Кати, нету мамы, может, только Иринка заплачет…

      Тарас уснул… Проснулся – уже день к вечеру клонится, уже нет ярких полос от солнца на темной зелени кустов. Очень хотелось есть. Он снова закрыл глаза. Голосов нигде не слышно, только иногда шелестят ветки, когда птичка перелетит, да еще зашуршит трава, когда пробежит зеленая ящерица.

      «Здесь хорошо… – подумал Тарас. – Здесь не найдут. Не вернусь я в хату. Вот только, чтобы есть не хотелось. Разве что снова уснуть?»

      И вдруг он услышал, что ветки шелестят сильнее, чем от взмахов птиц.

      «Неужели нашли? – сжалось сердце, и даже ноги похолодели. – Снова будут бить!»

      Захотелось сжаться в маленький клубочек, как тот комочек земли, и спрятаться под корень, под листик, чтобы никому, никому не было видно. А шорох усиливается.

      – Тарасику! – неожиданно услышал он шепот. – Тарасику! Ты где? Это я…

      – Иринка! – чуть было не крикнул Тарас, и слезы радости блеснули в его глазах. – Иринка! Нашла!

      – Тарасику, – зашептала Иринка, прижавшись к нему и неимоверно радуясь, что все-таки нашла его. – Я так тебя искала, везде искала – и в стодоле, и на леваде. Тарасику, я тебе кушать принесла, – и она вынула из-за пазухи две печеные картофелины. – На, ешь. Когда все лягут спать, я тебе еще принесу.

      – А как там дома?

      – Ой гневаются, ой ругаются! – вздохнула Иринка. – Тарасику, а ты правда не брал грошей? Если брал, верни им лучше.

      – Ты мне не веришь? – промолвил Тарас. – Вот крест тебе святой, пусть меня гром на этом месте убьет, если я брал!

      Он смотрел так горько и грустно, что Иринка и без присяги поверила б.

      – А когда ж ты домой вернешься?

      – Я вообще не вернусь… я тут буду жить. Разве тут погано? А ты же еще придешь? И не угождай ей, слышишь? Пусть она сдуреет!

      Когда на другой день Иринка прибежала тайком от всех к Тарасику, она не узнала ни его, ни тех кустов. Тарас, веселый, что-то напевая себе под нос, делал из веток небольшой курень.

      – Видишь, как здесь хорошо, – засмеялся он, уминая кукурузу,