Партия тори-консерваторов и «конституционная революция» 1822-1835 гг. в Великобритании. Виктор Клочков

239

      Взгляды Дж. Кларка подтверждаются практикой парламентских дебатов в XVIII в. Политическая борьба была столкновением лидеров противоборствующих группировок. Длинные выступления были не в чести, а об ораторском искусстве до появления Р. Уолпола и Ч. Дж. Фокса даже не упоминали. На протяжении столетия парламентские журналы содержат неоднократные жалобы на плохую посещаемость и отсутствие кворума. Ситуация стала меняться только в первой трети XIX в., косвенно свидетельствуя о том, что на смену патернализму приходят новые механизмы и институты обеспечения политического участия и коммуникации с обществом.240

      Существование оппозиции в парламенте, конституционные споры начала XVIII в. и становление политических партий в конце столетия привели к тому, что парламентские процедуры стали главным образом процедурами оппозиции, призванными обеспечить права меньшинства в условиях отсутствия демократического представительства. В XVIII в. именно наличие института оппозиции позволяло корректировать политический курс в условиях политической борьбы различных аристократических группировок, пронизанных патрон-клиентскими связями внутри парламента, представляющего исключительно политическую элиту. Появление в начале XIX в. института «кнутов» и процедуры отсрочки дебатов для более тщательной их подготовки также предоставляли оппозиции дополнительные возможности для самоорганизации и более уверенного проведения своего политического курса.241 Таким образом, парламентские процедуры представляли собой едва ли не самую надежную гарантию легитимности принимаемых парламентом решений. в условиях, когда представительство ограничивается только элитой, устойчивость политической системы в значительной степени основана на парламентской процедуре.

      Также следует учитывать, что при всей важности предполагаемых реформ системы представительства и парламентской процедуры, ключевым остается вопрос о том, насколько самостоятельным был английский парламент на протяжении «долгого XVIII в.» в вопросах формирования независимой от королевской прерогативы политической повестки. После 1688 г. парламент стал постоянно действующим органом и превратился в реальную политическую силу. Но при этом необходимо помнить, что корпоративное политическое представительство служило главной гарантией от чрезмерной финансовой зависимости королевской власти от произвольных решений парламентариев. Корона избегала такой зависимости, распределяя между ними свое покровительство. Подобно тому, как Тюдоры двумя столетиями ранее обеспечивали себе гегемонию на национальном уровне, используя систему патронажа, так и монархи Ганноверской династии стремились придать стабильность правительству, тщательно «формируя» парламент. В контексте отсутствия конституционного конфликта между короной и представительством регулярные парламентские сессии становились скорее благом. В XVIII в. ни один парламент не отказывался вотировать необходимые короне субсидии и никогда

240

Показательно высказывание «старого тори», приятеля Р. Пиля сэра Р. Инглиса в одном из выступлений 1831 г., посвященном реформе парламента: «…раньше только несколько членов палаты имели обыкновение обращаться к ней, теперь выступающих не менее четырех сотен». Что касается длительности выступлений, то доклад лорда Брогэма о состоянии судов и процедур общего права занял в феврале 1828 г. шесть часов. См.: Lord Colchester. Diary. Vol. I. L., 1889. P. 24.

241

См.: Clark J. C. D. Revolution and Rebellion: State and Society in England in Seventeenth and Nineteenth Centuries. Cambridge, 1986. P. 162‒164.