Цифры нации. Николай Александрович Старинщиков

поддеть ногой, но ей не дали. Сын поймал ее за локти и держал теперь, прижав боком к стене.

      Машка вскочила и бросилась к выходу.

      – Вы ответите по закону! – кричала она на ходу. – По закону о защите прав интеллекта! – и хлопнула дверью. Причем так, что с потолка упал кусок старинной лепнины.

      – Лети, жалуйся, – бормотала Софья Степановна. – А мы посмотрим, как у тебя получится.

      Только тут до нее дошло, что в квартире находятся посторонние люди. Отдуваясь, она села в кресло, в котором до этого сидела Машка. В глазах у нее еще прыгала злость, а руки дрожали. Она вынула из кофточки платок и стала обмахиваться. Переведя дух, она произнесла бодрым голосом:

      – Прошу извинить… Это не входило в мои планы…

      Она бросила взгляд в сторону Катеньки и, заметив на ней свой халат, понимающе улыбнулась. В ее отсутствие сынок, вероятно, опять залетел во что-то.

      – Легла, а спать не могу, – говорила она. – Стоит в голове его голос и всё тут, – она ткнула рукой в сторону Кошкина. – Он же как мне сказал вчера – жизни нет без нее!

      – Я ж тебе объяснял! – встрепенулся Кошкин. – Я же не виноват!

      – Ага, не виноват… – мать выкатила на него глаза. – Он же ее привел, и он же не виноват… Кто взял к себе эту Машку?! Может быть, я?!

      Кошкин промолчал. Понятное дело, сам купил на распродаже под Новый год, отчего теперь были одни проблемы.

      Софья Степановна поднялась из кресла, подошла к окну. На улице шел теперь мелкий дождь. Со стороны косогора, пригибая кусты, дул с реки северный ветер.

      – Вот скажи ты мне, Вовка! – Софья Степановна развернулась. – Ты почему сразу мне не открыл?! Почему я должна долбить в двери?

      – Так пусто же там! – Кошкин обернулся в сторону Кати. – Вот, не дадут соврать.

      – Действительно, – подтвердила та. – За дверью не было никого…

      – Ага, пусто! – усмехнулась Софья Степановна. – Зато почему-то стучало, гремело!

      – Мы сами были поражены, – подал голос Федор Ильич.

      – А вы кто такой? – глядя в упор, спросила Софья Степановна. – Что-то я не припомню вас.

      – Мы ненадолго. Мы уйдем сейчас.

      – Какие мы гордые! Слова нельзя сказать…

      Софья Степановна поджала губы. Ей давно было за пятьдесят. Она была на пенсии, имела кучу свободного времени и считала, что имеет полное право на свободу высказываний. Она вышла в коридор и тут же поймала за руку Федора Ильича.

      – Какой вы поспешный, ей богу, – сказала она грудным голосом. – Ну, куда вы пойдете, ей богу, под дождь… – Она повела его коридором, воркуя: – Представьте, лежу я в постели, а этот звонит и говорит, что я ему не нужна… Мать! И вдруг не нужна! Потом-то дошло до меня, что это меня развели на голос. Как лоха…

      Она оглянулась через плечо и встретилась взглядом с Катенькой. Та стояла у входа в спальню и молча смотрела. Софья Степановна ничего не сказала ей, лишь приветливо махнула рукой и отвернулась.

      – Боже, как время летит! – громко вздыхала она ближе к обеду, когда все они, выспавшись, опять собрались за столом. – Вроде недавно в первый класс ходили. Поневоле вспомнишь, как бабушка моя говорила: