Цифры нации. Николай Александрович Старинщиков

говорить голосами своих хозяев, что это хотя и не норма, но и не основание, чтобы карать андроида.

      Однако подобное пояснение лишь подхлестнуло Софью Степановну.

      – Ты не представляешь, чем это чревато! – кричала она снова. – За твоей спиной плетут сети, а ты в неведении! Допустим, выйдешь ты в город, а тебя повяжут опят. Говорила, гони заразу. Одному лучше, раз так у тебя повелось. Встал утром, позавтракал, поработал, – наставляла родительница. – Потом сходил, прогулялся. Глядишь, оно и пройдет.

      – Не повяжут… – сказал Кошкин. – Она помогает мне снять напряжение…

      – Наговорила мне гадостей – тазиком не накрыть… – ворчала мать. – Так что вот так… Сейчас поздно уже, но завтра я разберусь на месте, кто из нас рогатее – она или я…

      – Хорошо, – согласился Кошкин, отключил трубку и бросился накрывать на стол. Открыл холодильник, вынул бутылку ирландского виски, поставил на середину стола. Затем, присоединив к виски бутылку особой московской водки, вынул копченого лосося, нарезанного ломтями. Потом взял с полки кастрюлю, налил в нее воды из-под крана и, поставив на плиту, нажал клавишу.

      В коридоре послышался шорох, и в кухню вошла Машка – тише воды, ниже травы, просто паинька, а не робот-служанка.

      – Будешь куражиться – опять отключу. Насовсем, – предупредил Кошкин. – Я тебя так отключу, что никакая программа уже не поможет. Ты слышишь меня?

      Машка в знак согласия качнула головой.

      – А теперь отправляйся в спальню, сядь и сиди там в кресле. И чтоб я тебя не слышал до утра. И запомни: ты всего лишь служанка. Ты не жена мне…

      Машка снова кивнула, сделала книксен и ушла в спальню.

      Шум воды в ванных комнатах тем временем прекратился. Катенька с Федором Ильичем вышли в коридор, присели возле журнального столика. Девушка была в халате Софьи Степановны. Федор Ильич сидел в спортивных брюках от Кошкина.

      – Вода жесткая, – сказала Катенька, трогая пальцами мокрую голову и глядя в настенное зеркало.

      – Да нет, вроде, – Федор Ильич утирал полотенцем бороду.

      Кошкин подошел к ним.

      – Раз уж так вышло, – Катенька отвернулась от зеркала, – нам бы еще постираться, Владимир…

      – No problems! Стиралка в вашем распоряжении, – улыбнулся тот.

      Катенька тоже улыбнулась ему и бегло заговорила на английском, из чего до Кошкина дошел лишь вопрос: «Вы говорите по-английски?» Остальное осталось «за кадром».

      – Вообще-то я говорю на немецком, – оправдывался он. – И то со словарем… Теперь это не так важно – любой андроид сойдет за переводчика.

      – Она такая, – говорил Федор Ильич. – Она у нас полиглот. По радио научилась…

      Кошкин медведем топтался на месте. Как ни крути, языкознание прошло стороной от него.

      – У меня там вода кипит, – вспомнил он. – Как вы насчет пельменей?

      – Это можно… – Федор Ильич посмотрел в сторону дочери. – Вещички бы только определить.

      – Это мы сейчас, – оживился Кошкин. – Дайте их мне.

      Забрав у гостя сверток, он ринулся в боковую