Табаш. Фил Ахмад

одного доморощенного идеолога были политкорректно прозваны реформаторами. Ручная советская милиция с ее устаревшими стереотипами и насквозь прогнившая система правосудия в одночасье оказались не у дел и были отброшены со столбовой капиталистической дороги на обочину бурлящей жизни. Но униженный, низкооплачиваемый, полуголодный правоохранительный контингент не желал отставать от новоявленных, стремительно богатевших, перестроечных дельцов. Стражи порядка оперативно сориентировались в ситуации и органически интегрировались в базарно-рыночный мирок. С присущей мелкой власти хитрожопостью они принялись навязывать одуревшим от денежного дождя нуворишам свои услуги по защите от криминалитета. За такое прикрытие блюстители законности периодически получали от своей многочисленной клиентуры приличную мзду. Наряду с бандитской гидрой, поднявшей голову из криминального болота, предприимчивая ментовская братва с безудержным служебным рвением прикрывала бизнес и от беспардонных поползновений своих же коллег, которые по законам рынка обратились в непримиримых конкурентов. Зачастую одержимые алчностью бравые оборотни в погонах действовали с такой изощренностью и цинизмом, каковые не снились даже профессиональным рэкетирам. Рейд спецподразделений по злачным торговым точкам всегда сопровождали местные крышеватели – коррумпированные сотрудники местных отделений милиции. Это делалось для того, чтобы в непредвиденных ситуациях прикрыть свои дойные кормушки звездчатыми погонами. В критической ситуации, когда нарушение было очевидно настолько, что скрыть его не представлялось возможным, виновный в приватной беседе с командиром спецгруппы, объявлялся сексотом. Осведомитель же, по законам милицейского жанра, являлся личностью неприкасаемой по причине крайней полезности в борьбе с беззаконием в экономической сфере молодого демократического государства. А чтобы повысить статистику раскрываемости преступлений для «галочки» в отчете о проделанной работе на съедение начальству жертвовалась третьесортная шелупонь, торгашеская мелкота, которой грош цена в базарный день. Ничего не поделаешь, милиция наша не какая-нибудь там, а народная. Как в песне поется, «вышли мы все из народа, дети семьи трудовой». Дети тоже хотят кушать. Желательно много и жирно. Вот и озорничали на полную масть эти беспризорные великовозрастные грызуны. Куролесили и волчили по-взрослому. По самые уши насасывались халявой. И беспрестанно жрали. Давились и жрали. До неусытного свинячьего обжорства. До блевотины… Страшно, что сытые свиньи страшней, чем голодные волки… В те незапамятные времена разгула дерьмократии, жуткого беспредела, вопиющего беззакония и тотальной вседозволенности каждый гражданин распадающейся на глазах страны обогащался, как умел, или нищал, как мог…

      Пока Ляля бороздил состав от локомотива до последнего