Табаш. Фил Ахмад

диалога и нивелировало возникающие недопонимания. Смыслы фраз и слов алкоголизованных людей лежат на ином уровне восприятия и канализируются в мозге специфическим образом. Нервные импульсы улавливаются отличными от обычных, необъяснимыми с позиций логики, бессознательными механизмами. Благодаря этому универсальному катализатору любого человеческого общения все высказанное, поначалу сложное и запутанное, в процессе жертвоприношения Бахусу воспринималось с необычайной легкостью и становилось ясным и удобоваримым. Опорожненную бутылку тут же сменила полная, которую Ляля со щедростью хлебосольного хозяина выудил из тех же закромов. Пощелкав языком от удовольствия, быстро ее откупорил и, почти не глядя, доверху наполнил оба стакана. Не дожидаясь меня, он широко раскрыл рот, влил в себя почти полный стакан, не закусывая, отрыгнул, и рьяно возобновил прерванный монолог. Заплетающимся языком он продолжил обрисовывать немудреные обязанности, которые мне следовало через три дня постигать в качестве стажера. После того, как была опустошена вторая бутылка, его речь стала прерывистой и сбивчивой. Скомканные фразы и слова звучали невнятно и менее разборчиво. Тогда Ляля, интуитивно ощутив, что для продолжения нашего общения без дополнительного допинга ему уже не обойтись, машинально просунул руку под сидение и заученным движением достал из винного сусека еще один бутылек. В процессе распития третьей бутылки наставления моего визави превратились в бессвязный набор бессмысленных неудобопонятных фраз, то и дело сопровождаемых разнообразными несуразными мудрами обкуренного индуса. Вдобавок к пьяной ахинее Ляля время от времени захлопывал глаза, ронял отяжелевшую голову на грудь и на несколько минут впадал в глубокий транс, в котором мычал как священная корова и нес всякую трансцендентную околесицу. Мне стало дурно. От переизбытка портвейна мысли путались и нестерпимо гудела голова. Отравленный мозг отказывался воспринимать и переваривать происходящее. Я с трудом заставил себя подняться и, пошатнувшись, оглядел пространство, с которым за короткое время успел сродниться. Сквозь мутную пелену глаз разглядел сладко похрапывающего на диванчике Лялю. На столе сиротливо застыли пустые бутылки и два граненых стакана с малиновым налетом. В розоватой винной лужице бледно-желтым архипелагом возвышался засохший огрызок сыра. На нем сладострастно жужжа, совокуплялись две черные блестящие мухи. Одна из них, крупная, с изумрудным налетом, самка, зудела на весь вагон неистово и звонко. Ее партнер, невзрачный дохленький мух, совершал природное действо в сосредоточенном молчании. Из гуманных соображений я не решился нарушить естественный ход эволюции и не стал вмешиваться в мухородный процесс размножения отряда двукрылых. Насекомые, вероятно, налакались бормотухи и расторможенные, прямо на закуске предались инстинкту размножения. Жизнь продолжалась.