Инанта Грёза. Путник. Владимир Зенкин

яркого, такого расторопного мая давно не случалось. Он сполна потрудился за себя и за ещё не распечатанный июнь: выгнал в доколенный рост траву, оплодотворил цветеньем, затопил пышным зелёным благом сады и леса, прогрел воду в реках-озёрах. Не позволяя ни великой, ни малой живности лениться и не в полную силу простирать далее род свой.

      А причудливый фрагментик планеты, именуемый именем Скол, был бесспорно не худшей частью творящейся поздней весны.

      Скол в действительности и был сколом.

      Невесть когда, незнаемо отчего он возник. Каким-то суровым планетоутробным катаклизмом необъятный пласт земли обрушился вниз, среди пологих зелёных взгорков и мягких ложбин возникла впадина, протяженьем в несколько километров, уходящая к горизонту. Берега её постепенно размылись и оползли. Буграстое дно поросло клоками беспутного мелколесья.

      Она стала походить просто на гигантскую овражную балку. Но ближняя, самая глубокая её часть так и осталась впадиной, провалом, деяньем давних земных стихий. Этот берег не осыпался и не размылся по причине скальных базальтов и известняков, обнажившихся под почвой. Базальты были видны на обрыве берега слоями разных оттенков и разной толщи. На прямом солнце серый камень тускло поблёскивал крапинами кварца. Далеко не всегда, значит, покоились здесь безобидные травянистые холмики. Был срок – возможно, горные утёсы-монстры вздымались к древнему небу. Этот крутой, жёсткий берег и назывался Сколом.

      Он был самый восподнятой площадкой окреста, и вид с него открывался замечательный.

      Внизу, среди разнокаменных отломков, виднелись группы нестройных деревьев и редкий кустарник. Далее – камней становилось меньше, кустов-деревьев больше; на всём остальном продолженьи впадины царила густая, зелёно-бурая неразбериха.

      Вздорно красив был этот застывший изъян ландшафта, красив нарочитым несовершенством, перечащим плавно-пологой логике окрестной равнины.

      – Ну как? – довольный, спросил Венчик.

      Нат молча, с напряженьем всматривалась вниз-вдаль с обрыва.

      – Производит?

      – Шикарно. Подозрительно.

      – Ты о чём?

      Нат глянула на него, опять повернулась к обрыву.

      – Что-то, наверное, здесь не так просто. Он был прав.

      – Кто?

      – С косой. Тот. Чего он нервничал, а?

      – Тот сырокопчёный абориген? С головой у него проблемки.

      – Он хотел нас отговорить. Да не решился.

      – От чего?

      – Не знаю.

      – Я – человек конкретный. И внимательный. И Макс человек внимательный. Мы ничего здесь не заметили такого. И сейчас ничего я не чувствую.

      – Я – чувствую.

      – У тебя – другие нервы, другая фантазия. У поэтесс – всё особенное.

      Нат поморщилась.

      – «Поэтесс». Вертлявое, неприятное слово. Не говори так. Не люблю.

      – Раз, пишешь такие стихи… А как говорить?

      – Никак. А вы с Максом зачем сюда приезжали?

      – Элементарно. Чем больше нельзя – тем сильнее надо.

      – Не