Инанта Грёза. Путник. Владимир Зенкин

склону.

      Он поднялся первым, наклонился над ней, лежащей. В глазах – очаровательно-ответственная тревога.

      – Ты как? Не ушиблась?

      – Извини. Я не хотела…

      – Всё нормально, – протянул ей руку, помог подняться. – Мы уже внизу.

      Привели себя в порядок, двинулись дальше: она ступала осторожно, опасаясь наколоть голые пальцы колючками в траве, доверчиво держась за его подлокоть; он, сияя нестерпимым мужеством, подстраивался под её шаг.

      Края неба съелись поднявшимися берегами впадины, оно стало ниже и площе, поцветнело от лазури до светло- синевы. Звуки тоже сделались чуть другими: шелесты листьев, насекомые зуды, птичьи клики, отплескиваясь от берегов, эхово усиливались, густели, меняли тон.

      Нат сбоку взглядывала на своего спутника. Встрёпанные ветерком, спадающие на лоб соломенные вихры; упрямая твердь подбородка с ещё несерьёзной щетинкой; рельефные губы внимательны, неспокойны.

      Она украдкой улыбнулась. Могучий, надёжный защитник у неё – ничего не скажешь. «Венчик. Веник. Венька-дребеденька». «Кабальеро!».

      Ох, что-то эта игра никак не закончится! Пора бы. Третий месяц. Уже третий месяц. Игра?

      Он изменился. Изо всех сил взрослеет. Голос ломает в басишко. Галантен стал до умопомрачения. Без цветов на свиданье – ни-ни. Обидчив. Ревни-ив! Муж-Чи-На. Мужчинка. Смешной, наивный пацан… Да? В том-то и дело. В том то и… Уже не смешной. Не наивный. Уже, похоже, и не пацан. Шестнадцати ещё нет – конечно, пацан! Для всех. Для неё?..

      Эта игра-сказка заходит далековато. Слишком легко им уже молчится вдвоём, слишком. Её двадцать один перестают быть для него стеной. Ужасно! Сладко и ужасно, что и для неё уже… кажется, тоже. Это оттуда всё? Март… Ну а конец игры? Когда? Кто? Из двоих из них кто решится? Положено, конечно же, ей… И пора. И надо. Надо? Уже третий месяц…

      3

      Март. Изувеченный мартом снег под деревьями. На аллее – снего-грязевое пюре, жухлая лиственная шваль. Парк ожиданно пуст, прекрасно уродлив, восхитительно нищ благодаря снего-грязи, холодной мороси, тёмному нежитью деревьев.

      И прозрачное, и сырое, и утлое, как этот парк, пожеланное себе одиночество, и аховая пустошь собственной души, и садистское удовольствие от вдруг понятой своей незначности, и невозможности ничего собою означить, и непотребности в лучшем ни в чём. Чёрно-бело. Горько-сладко. Плохо-хорошо… Её аллея. Её безвременное время. Её надобная тоска. Её стихи. Вслух. Громко. Себе. Охотные слёзы в глазах. Получай!..

      Трамвайно-троллейбусный гном,

      Кирпично-бетонная фея,

      Совсем не о том я жалею.

      Вы правы. Совсем не о том.

      Не те б мне печали, не те б…

      Но слёзы неверны и пошлы.

      Простите за это. А после

      В асфальтовой книге судеб,

      Где числюсь я строчкой одной,

      Одно только слово исправьте.

      Ни Бога, ни дьявола ради,

      Меня замените не мной.

      Той, давней, красивой и наглой,

      Из стёкол зеркальных