.

еды полно…

       Я сунул ей баранку и поставил чашку. Чай налил не горячий, а то обожжёт себе всё нутро с такими скоростями. Она отхлебнула и теперь уставилась на холодильник.

      Недавно мама бесцеремонно свалила всю мою старую коллекцию магнитиков со страшилками в коробку и выставила на балкон. А ведь я копил их с седьмого класса! Под лозунгом «Кухня должна быть стильной!» она так же заменила наш старый круглый стол стеклянной раскорякой с сушёными перцами внутри, а вместо жёлтых шторок мне пришлось, провозившись полдня, повесить жалюзи. Холодильник без магнитов стал казаться неприлично голым. Мама не растерялась и повесила на него сборный магнитный календарь, по-моему, довольно глупый и уж совсем не стильный – куча жизнерадостных фруктов и овощей, и на каждом пропечатан один месяц. Всё венчало яблоко с обозначением собственно номера года.

      – В ноябре тебе будет двадцать два года. – сказала девочка. – Пятнадцатого.

      Вопрос застрял поперёк горла, я им подавился, но промолчал. Куда она денется, в халате-то… Само прояснится. Девочка молчала и продолжала есть. Она употребила ещё одну котлету, четыре куска колбасы, три ломтика сыра и теперь доедала вторую баранку. Пауза, как говорится, становилась мучительной.

      – Может, представишься, – я не выдержал первым.

      – Ада. Слышал когда-нибудь? – сказала она с набитым ртом.

      – Вроде, нет.

      – Понятно.

      – Мм… ты, наверное, издалека.

      – Всё равно не поверишь.

      – Ну, хоть попытаюсь.

      – А! – она махнула рукой. – Давай потом. Я сама должна сначала разобраться.

      – Родители в курсе? – вдруг вырвалось у меня.

      – Что?

      – Родители знают, что ты куда-то рванула?

      – Послушай, Герман, не лезь куда не надо, а? Вот сейчас мне только до родителей… У тебя коньяка не найдётся?

      Я чуть со стула не рухнул.

      – Ты не приборзела ли? Кальян тебе не приготовить, ребёнок?

      Она глянула на меня, фыркнула и усмехнулась.

      – Я – ребёнок? Ну, да, тогда мне коньяк, конечно, нельзя. Не обращай внимания. Это я тебя проверяла. Ещё понять бы, чего теперь можно, а чего нельзя…

      Опять как-то странно сказала. Как будто не свои слова.

      – Ладно. Ты с вещами что собираешься делать? Они… как бы не очень свежие.

      – Да. Вещи. Нет, других нет.

      – Значит, слушай. План такой. Сейчас я тебе дам что-нибудь из одежды. Мы собираемся и идём в церковь. Тут недалеко, и без пальто дойдёшь.

      Ада подавилась чаем.

      – Зачем в церковь?

      Она отставила чашку и уставилась на меня, как будто я предложил ей поселиться в Мавзолее слева от Ленина.

      – Там таких как ты любят. Дадут одежду, будут кормить, пристроят куда-нибудь. Ну, петь там или убираться, или свечки делать. Я сам там не был, просто знаю. Говорят, батюшка добрый. У него приют свой. Учиться будешь. Ты учишься?

      – Где?

      – Ну как где? В школу ходишь?

      Она снова нехорошо усмехнулась.

      – Школу закончила с отличием.

      – Да ладно!

      – Вот