Суета. Хо-хо, ха-ха. Заря Ляп

сложив их вдвое, втиснув в кармашек сумки, объявляет:

      – Мы дом купили.

      – Зачем?

      Взгляд Виктора возвращается очищенным от ухмылки:

      – Вместе жить хотим. Вместе. Однако обязательно так, чтобы на пятки друг другу не наступать, – общими комнатами и АПАРТАМЕНТАМИ. Хотя Мать вот не соглашается – хочет в старом остаться. Тебе, конечно, на случай визита тоже апартаменты устроили.

      – Мне?

      – Тебе. Конечно, и тебе. Я твои комнаты, уж извини, по своему разумению обустроил. Всем вроде бы нравится, но не Алеше, он…

      – А как Алеша? – перебивает Тамара.

      Голос Виктора набирает приторность:

      – У Алеши узнавай.

      Тамара слабо возмущается:

      – Вот. Так и Мать, и Дед отвечают.

      Виктор фыркает:

      – Тебе только два слова черкнуть: «Как ты?» – и он тебе книгой отпишет. Зачем ты так? В чем наша вина?

      – Это я. Не вы, а я.

      – В чем твоя вина?

      Тамара молчит, брат усмехается:

      – Вижу, и ты неуемна. Моей «болезнью» больна.

      – Почему?

      – Сладость в муке, боли находишь.

      – Но…

      – Каждому свое, Вишня. Свое… Мне – прут, тебе – одиночество. Так, чтобы «больше – не выпить». На время.

      – Не прав – мне здесь хорошо. У меня даже есть друг.

      – Уман? И вы неразлучны, и лес вам в прогулку по парку. В обычный такой моцион.

      – Так тебе обо мне писали?

      – НАМ многое о тебе писали. Конечно, писали. Ведь МЫ нос от тебя не воротили.

      Тамара, помолчав, признается:

      – Я люблю моего пса. Может, тебе в смех, да…

      Виктор кивает:

      – И нам он дорог, и мы ему угодны. Видишь, как быстро меня принял? Знает, что ты всегда у меня на уме, знает, чего от него хочу, и сам того же хочет… Сколько еще намереваешься рыжика своего по лесам таскать?

      Тамара улыбается:

      – Ему лес, по самой природе, в охоту.

      – А тебе почему в охоту? Что в нем особенного? Себя проверяешь? Остроту существования лучше прочувствовать хочешь? Скучно тебе?

      Тамара пожимает плечами:

      – Нравится. Нравится идти и о своем думать, а потом понимать, что ни о чем, оказывается, и не думала – не напрягалась; просто шла, и мысли просто сами собой лились. Люблю лес: в нем красиво и таинственно. В нем свобода и в нем покой.

      – Волки в нем и медведи.

      – От них Уман оберегает. Ружье есть.

      – Писали, что стреляешь метко. Хвалили.

      – О, это Дед. Ему в неудовольствие, если олень подстреленным уйдет. Не любит такого. Поэтому осторожничаю: жду, жду, и только когда совершенно уверена, на спуск жму. Да и все это Уман. Он зверя выследит, поднимет, ко мне выведет и под прицел аккуратно выставит.

      – А медведя почему не трогаешь? Не решаешься?

      – Ни медведя, ни волка не трогаю. Хотя несколько раз, по нужде, волков била, а так – волки наших мужиков забота. Они их прореживают. А медведь… и меня, и Умку поломает, если рука дрогнет и пуля не дойдет. Не по мне задача. И потом, у них глаза…

      – Глаза?

      Тамара кивает:

      – Глаза. Они такие… Все