Суета. Хо-хо, ха-ха. Заря Ляп

Тамара научилась вбивать еще в детстве, в полуподвальном помещении флигеля их столичного дома, оборудованного под слесарную мастерскую. Время от времени ее торжественно приглашали туда для обозрения очередного достижения братьев – новой деревянной игрушки, всегда слишком громоздкой, не куклы и тем совершенно не интересной Тамаре. Интерес работа братьев не вызывала еще и потому, что на занятия в мастерскую Тамару не допускали, и из-за этого большущая обида топталась в голове ее и все выпиленное, сколоченное в этой запретной, лишней, противной конуре казалось ей никчемным. Однако, не желая даже намекать на недовольство, на поражение свое, Тамара стойко улыбалась и вовсю расхваливала не милые ей никчемушки. В тот день ее пригласили полюбоваться только что сработанным кораблем. И тогда-то и привлекли ее внимание блестящие пуговки гвоздиков, линейной аккуратностью разбегающиеся по деревянному корпусу игрушки-переростка. Идея неясная в них почувствовалась. Тамара упросила показать, как следует с гвоздями обращаться, и даже сама несколько в доску вбила. Еще немного покрутившись по мастерской, выскользнула из нее тайной обладательницей одного из молотков. Чуть позже раздобыла и гвозди.

      И вот девятилетняя Тамара вдумчиво изучает мебель в своей комнате. Выбирает. Замечает, что взгляд нет-нет да и перескакивает на шесть мелких выдвижных ящичков, засевших в письменном столе; печально, просительно поглядывающих на нее кольцами ручек. Смотрит на ящики очень внимательно. И вдруг неясность в голове ее сцепляется в восторженность: ЕДИНЕНИЕ! А далее сочиняется уверенность в том, что ящики когда-то были частью стола и им было хорошо, но их потом отделили – вырезали, и им теперь плохо. Единение! Вот для чего гвозди! Поймала-таки идею.

      Вбивать гвозди приходится наискось, и поначалу ножки их все больше гнутся и работа почти как и не идет. Растревожившись тем, что задуманное может оказаться не по плечу, Тамара начинает ошибаться до наскоков молотка на пальцы. И все же затею не отбрасывает: медленно, пускай очень медленно, да наводятся мосты между передней стенкой верхнего ящика и столом. Свершается ВЕЛИКОЕ ЕДИНЕНИЕ! Наконец, истратив гвозди, Тамара откладывает молоток и, отодвинувшись от стола, любуется содеянным. И тут-то, гадкой удушливостью, обидно поздно, вворачивается в нее осознание того, что карандаши и любимый альбом остались в ящике. И теперь они от нее железяками отгорожены. Тамара кривит губы, почему-то именно сейчас остро почувствовав боль ушибленных пальцев. Сказка о необходимости воссоединения забывается. На ум приходит лицо Мамы. Последствия! От которых не укрыться – ведь скоро появится ябеда Катька и донесет, донесет! Выслуживаться поспешит. Что делать? Что можно сделать? Остаться около стола или отойти – сознаться сразу или выждать, когда сами взрослые «озорство» обнаружат? Или… а не свалить, не свалить ли вину на братьев? Тамара сосредоточенно рассматривает изувеченную поверхность ящика, признавая, что на братьев такое не свалить: вон как аккуратно с кораблем обошлись. Разве что на малого Степку? Да кто такому поверит? Да и самое страшное – не гвозди, а альбом и карандаши. Ужасно, невозможно глупо с ними получилось. Неужели в этом