Ермак. Том II. Евгений Александрович Федоров

дорог-мил мне Алга. Нет больсе Алги. Горе мне. Проклянут меня родичи, что навел в пауль чужих. Нет, не надо так. Пусти, пусть живут. Ой, пусти их…

      – Погляжу на тебя, овечка божья ты – Хантазей! Доброй души человек, но знай – в воинском деле есть честь и закон. Недруга бей, насильника вгоняй в землю. Волку и волчья встреча. Пожалеешь змею – распалится пуще, затаит злобу.

      – Бачка, не губи их! – умолял Хантазей. – Мне больно Мулдыска делал, не холосо Прокоп делал. Я простил их…

      – Мы не отара, а войско! – отмахнулся от него Ермак и выкрикнул: – На смерть осуждаем, браты?

      – На смерть! Вести их на реку! – неумолимо отозвались казаки. – Бери!..

      Прокопа и дружков повели к омуту, к черной проруби.

      – Ай-яй-яй! – заголосил Прокоп. – Ух, да что же это? Ай, ратуйте! – закричал он.

      – Браты, пожалейте, – взмолился Яшка Козел и опустился в сугроб. – Не пойду, тут кончайте!

      Его подняли и поволокли два дюжих повольника, Охменя нес четыре мешка. Провинившиеся донцы шли молча, глаза их были налиты страшной скорбью.

      Вот и речной простор. Вертит водоворот в темной полынье. Донцы встали лицом к востоку, помолились:

      – Ну, коли так, прощайте…

      Прокоп и Яшка бились головами, выли и судорожно цеплялись. Связанных, их силой усадили в кули.

      В последнюю минуту взмолились и донцы:

      – Пощади, батька, отслужим вины!

      Ермак отвернулся:

      – Кидай! В самую глубь кидай!

      «Не вернуть прошлого! Помиловал бы, вернул бы к жизни…

      Но нельзя – дело велит!»

      Ермак закрыл глаза, чтобы люди не видели его слезы.

      Глава вторая

      1

      Над рекой засеребрился весенний воздух. Весело зашумела тайга. С глухим шорохом садился жухлый наст. Солнце все выше поднималось над кедрачом. С крыши застучала капель, вызывая на сердце томление. Отзвенели хрусталем сосульки, подрезанные лучами весеннего солнца. На березке маленькая синичка завела свою бодрую весеннюю песенку. Разошлись серые тучи, и заголубело небо. Зачернели проталины, в избу на сапогах принесли первую грязь.

      Ермак повеселел и встречал казаков шутливо:

      – Сказывали, в Сибири зима тринадцать месяцев, да не выдержала, сдала. Эх, пора!

      Пока скованная морозами река дремала, казаки поставили малые струги на полозья, нагрузили их пушками, зельем, всяким запасом и по насту двинулись к Жаровле-речке. Многие грузы клали на слеги и волочили.

      Впереди шел Хантазей. Он пел, а глаза были полны грусти.

      Белокрылая

      летает зима.

      Скоро зашумит река.

      Эй-ла!

      Звонкие мартовские дали отзывались голосистым эхом. На севере синела гора Благодать. По сторонам шли увалы, с них шумели вешние воды. Ночью в черном небе пламенели яркие звезды, пощипывал мороз. Грелись у костров. Вдоль волока продувал холодный ветер, но из тайги шли неясные волнующие шумы. Всем своим чутьем казаки ощущали великое пробуждение в природе: в темной