Ермак. Том II. Евгений Александрович Федоров

теперь, шайтан-голова! – Князь туго натянул тетиву и пустил граненую стрелу. Будто в ответ забил барабан, и струги замедлили ход.

      Рядом с Епанчой, поднимая руки к небу, завыл абыз[12]:

      – Аллах вар… Аллах сахих…

      Истошно завопили уланы:

      – Алла! Алла!

      Не сходя с коней, всадники стали бить из луков, иные из них бросали с яра копья. Пронзили золоченую хоругвь, даренную Строгановыми, троих ранили.

      Ермак надвинул шелом поглубже и крикнул раскатисто:

      – Бей огневым боем. Пищали, пушки! Э-гей!

      Высокий пушкарь Петро с горящим фитилем склонился к пушке:

      – Давай, матушка!

      Казаки приложились к пищалям, и вмиг проснулись суровые, мохнатые берега. Пошел сухой треск, полыхнуло огнем, загрохотало громом и заклубился дым. От пушечных ударов качнулись струги, заплескалась волна о берег и гулкое эхо раскатилось по лесам и реке. С яра метнулся десяток татар – и сразу в омут! На воде расплылись рыжие пятна крови. Епанча пришпорил черногривого, тот вздыбился было, заржал, но сразу рухнул и стал от боли взрывать копытами землю. Свинец угодил ему в пах.

      Уланы подхватили князька и вывели из опасного места. Он сжал руками голову и заметался:

      – Огнем жгут! Гром слышу, а стрел не вижу. Алла!..

      Задние теснили передних, а с ладей снова ударил пищальный огонь. Абыз стонал от ужаса, орал:

      – Шайтан, шайтан!..

      Застыли сраженные насмерть, бились на земле покалеченные. Орда дрогнула. Через поле бежали обезумевшие, крича:

      – Горе нам, горе!..

      Князьку подвели свежего конька, он вскочил в седло и, не оглядываясь, помчал по дороге. За ним понеслись уланы, врассыпную побежала орда. Кидали на землю луки, саадаки. Злой, с тяжелым подбородком, татарин бросил вслед князьку копье:

      – Тьфу, крыса, не увел от беды. Пусть твоя печень вывалится! – Завидя вопящего абыза, накинулся на него: – Заткни глотку, старый баран, или я тебя отошлю к аллаху!

      Абыз вскинул на него глаза, хотел что-то выкрикнуть, но вдруг смолк и смиренно побрел по пыльной дороге…

      4

      Струги приткнулись к берегу. Казаки живо перемахнули через борты и бросились в погоню за Епанчой. Иванко Кольцо расторопно обратал брошенного коня и птицей махнул в седло.

      – Э-гей, гуляй, Дон тихий, бурли, Волга-матушка! За мной, браты!

      Богдашка Брязга захватил табунок косматых сибирских коньков и стал делить в своей полусотне.

      – Тебе, Зуек, – карий, Осташке – вороной, Панафидке – серый…

      Тут, как из-под земли, вырос атаман Матвей Мещеряк, неторопливый, прижимистый:

      – Погоди делить. Дуван войсковой – всей дружине кони, арбы в обоз, бараны в котел, верблюды для поклажи.

      Все сметил его цепкий глаз, все пересчитал, вплоть до паршивого козла. Брязга налился кровью, налетел петухом. Мещеряк не отступил:

      – Велено батькой. Кони для погони. Аминь!

      Что поделаешь, Богдашка опустил голову и отошел в сторону. На коней повскакали из сотни Грозы. Повел

12

Абыз – служитель мусульманского культа.