Все, что мы еще скажем. Наталья Костина

неудержимым фонтаном бьющую горькую слюну, борясь с подступившей к горлу тошнотой. Картинка, которую я так ясно видела, пропадает. Никогда мы больше не будем ничего праздновать… Никогда… Никогда… Какое страшное это слово – никогда! Я не хочу ничего видеть! И слышать тоже больше ничего не хочу!

      Бом-м… Бом-м… Бом-м…

      Снова звонят… я уже не знаю, сплю я или нет, а может, я уже умерла и это звонят в церкви, в раю? Но церкви больше нет… И рая нет. И святых тем более нет… И нет той самой доброй Варвары, что ризы Богу вышивала… Варвары с ножницами и иголкой, которая вчера у ночи минутки отрезала, а к дню притачала… И теперь уже точно пойдет день прибавляться к весне… к весне… К весне, которой мы не увидим.

      Гошка: он же Мышкин, или Круглый идиот

      – Ага… вижу, период полураспада уже миновал. Гош, просвети меня: где ты ее подобрал, а?

      – Место знаю, – буркнул я.

      В воздухе до сих пор висит тяжелый запах рвоты, потому как бывшую самоубийцу дотащить до туалета не удалось – ее вытошнило прямо на пол в гостиной. Особо из ее организма ничего не изверглось, но спазмы были мучительными, а запах – невыносимым. Скорее всего, она сегодня ничего не ела – но вот пила… Ацетон она употребляла, что ли?

      – Ладно, не мое дело… Моя работа – снять интоксикацию…

      Явившийся спаситель эскулап, а по совместительству друг детства, ловко присобачил к настенному светильнику раствор в пластиковом контейнере, воткнул в бесчувственное тело внутривенный катетер, а уже в него – разъем капельницы.

      – Твоя фамилия, случайно, не Мышкин? – невинно интересуется он.

      – Который идиот в отношениях с женщинами?

      – Ну вроде того…

      – Круглый?

      – Чего круглый?

      – Идиот круглый или у меня еще есть шанс?

      – Иди ты… круглый, не круглый… А вот на шее у нее что? – вдруг профессиональным взором замечает друг.

      – Вешалась. Этой ночью, – мрачно информирую я.

      – Причина была или просто истеричка и попугать хотела?

      – Не знаю. Я ее первый раз в жизни вижу… вернее, второй. Но ночью я ее толком и не разглядел, – признаюсь я.

      Женщина лежит на диване, очень бледная, коротко подстриженные темные волосы взлохмачены, глаза закрыты – поэтому какого они цвета, я до сих пор не знаю. На очень белой тонкой шее багровеет полоса. Я встаю и зачем-то поправляю одеяло, которым она укрыта, так, чтобы этой полосы не было видно. Затем, желая замаскировать свой невольный порыв, подтыкаю одеяло и у розовых детских носков. Тяну руку – поправить голову на подушке: если вдруг ее снова начнет рвать, чтобы не захлебнулась, – но вдруг глаза под сомкнутыми веками начинают быстро двигаться, и я отдергиваю пальцы.

      – Фаза быстрого сна, – комментирует доктор. – Глюкозка пошла! Закусывает, стало быть!

      Он ловкими и бесцеремонными врачебными руками сам укладывает пациентку на бок и приглашает:

      – Покурим?

      Мы