Все, что мы еще скажем. Наталья Костина

срочно в деревню… ты передай, Георгич, а? Вроде ничё ихнего не забыла. А я сала тебе привезу, колбаски домашней с чесночком… Сестра позвонила, кабана колют, приезжай, говорит, на свежину…

      Дворничиха елозила глазами и мялась, но я и так все прекрасно понимал: она ж была не бессердечная, эта наша Петровна! И не слиняй она в спешном порядке на историческую родину, ее стопудово можно было бы уговорить, и даже без пол-литры, притараненной мне в виде взятки. Именно этого владелица антоновских яблок и боялась – своей до дрожи податливой сельской души. Поэтому и выдумала срочную поездку к сестре, и кабана, который, небось, еще не увидел свой последний в жизни свинский сон и не съел окончательное ведро комбикорма или тех же пахучих яблок.

      – Ты это, Георгич… выпьешь как-нибудь, – визитерша заскорузлыми пальцами извлекла откуда-то из недр своей немаркой дорожной куртки тару и брякнула ею о стол.

      – Спасибо, Петровна, только я крепкого не употребляю. Вы же знаете.

      – Все потребляют! – припечатала она тоном доктора Хауса, который утверждал, что все врут. – Так вещички-то передашь, а, Гош? Придет она за ими к вечеру, небось…

      Вряд ли ночная самоубийца в таком виде явилась за вещами, подумал я. Если бы дамочку не подпирала спинка скамейки, она бы просто свалилась. Хотя, возможно, я предъявляю к жертве высокого градуса, с которым давно завязал сам, слишком суровые требования? Добралась же она до скамейки своими ногами? Или, чтобы вызвать сочувствие и понимание, она напилась прямо тут, под нашими с Петровной окнами?

      У дворничихи, во благовремении отъехавшей в село, было тихо и темно. Я сам, малодушно допустивший водворение клетчатых сумок в прихожую, затем также малодушно смотал удочки в контору, куда мне не было никакой нужды являться, и точил там лясы с девочками до самого вечера, разрушая рабочую атмосферу и свой имидж сурового начальника и глупо надеясь, что в мое отсутствие здесь как-нибудь утрясется само собой.

      То, что не утряслось, сидело в промозглых осенних сумерках прямо передо мной, уронив лицо и безвольно бросив руки между коленями. Я еще мог сделать вид, что не узнаю, и спокойно пройти мимо – тем более что она вряд ли вглядывалась в лица, да и вообще что-либо замечала. Но… у меня находились их с дочерью вещи… три клеенчатые сумки… возможно, вся их жизнь, в которой было нечто… разгадка того, почему она это сделала.

      Я сел рядом и осторожно потрогал бывшую съемщицу дворничихи за плечо. От нее за версту разило какой-то дешевой сивухой, к аромату которой столь гармонично примешивался мощный дух до отказа набитых Петровной перед отъездом мусорных баков. Наша дворничиха была женщиной обстоятельной – и эта родственная ей душа, по-видимому, тоже. Так напиться – нужно было иметь талант. Или призвание. Или то и другое вместе. Как я уже заметил, я не люблю пьяных. Особенно если пьет женщина. Имел опыт.

      – Добрый вечер… – сказал я натужно. – Ваши вещи э-э-э… у меня.

      Она все так же сидела, уставясь в никуда. Я снова слегка коснулся