Мастер Лабиринта. o'Daniel Thistle

в сторону женщин. – Смотри, что ты наделал!

      Мамино воздушное платье покрылось брызгами. Волосы свесились, пачкаясь, и пряча лицо. Её сотрясали спазмы, хотя, кажется, рвать было уже нечем.

      Я схватил Лирнова за запястья, пытаясь освободиться. В спине вспыхнула жжением растянутая мышцы – отец готов свернуть мне шею, но не отпустить.

      На стенах храма, словно в дурном фильме тянулись и тянулись вереницы мёртвых голов. Затем провалились назад, в тёмную бесконечность. Я обрадовался было, что сломал джаут и он прекратил считывать образы из моей головы.

      Лиана, спроецированная на стену, была как настоящая. Только голая. Она стояла прямо, остановив на нас спокойный ореховый взгляд. Рыжие веснушки покрывали не только её лицо, но плечи, и грудь, и бедра. Словно кто-то брызнул краской на все её тело. Круги сосков, рёбра, выступающие под грудью, рыжие волосы в паху.

      Лиана-настоящая подняла голову повернулась к образу на стене.

      Изображение раскинуло руки – и закричало. Без звука, храм не транслирует звук. Но я слышал крик в голове: болезненный, долгий, захлёбывающийся. Так кричит животное, когда его убивают. Из рыжих точек на теле Лианы рванули ростки. Во все стороны – тонкие зелёные сильные побеги, разрывающие её кожу. Ломающие рёбра. Оставляющие красные кратеры обнажённой плоти и желтоватой кости. Там, где веснушек нет – шевеление корней под кожей.

      Лиана стояла, словно распятая на стене, и из неё рвались наружу растения. Вскоре стебли покрыли её всю, скрывая в зелёном клубке. Масса сотрясалась, а вопль все ещё звучал у меня в голове (почему-то уже не её, а безумного, брошенного в коридорах, монаха) – растения убивали Лианау, они разрывали её тело, но она была ещё жива. Питала их, как субстрат.

      Это не настоящее. Этого во мне нет. Я не представлял такого никогда.

      Лирнов отшвырнул меня, кривясь от отвращения.

      – Вон отсюда! В свою комнату!

      – Это не я! – Я стянул джаут с руки, разламывая – как получалось. Отец отобрал повязку прежде, чем я смог повредить её ещё больше.

      Клубок растений медленно таял.

      – Мои рисунки… – выдохнул я.

      Кулак Лирнова летел мне в лицо. Выбить зубы, сломать нос… Заставить замолчать.

      Кожи коснулся лишь ветер.

      Брат стоял за моей спиной, обхватив кулак отца ладонью. Его рука дрожала от напряжения. Они оба выше меня. Оба – больше и тяжелее. Оба выходили на ринг.

      – …Если вы его ещё раз тронете…, – Процедил Андрей.

      Брат и отец смотрели друг на друга поверх моей головы – мне чудится треск ломаемых о доспехи копий.

      – Если отправите на психокоррекцию. Или если с Олегом случится… несчастье. – Андрей оттолкнул руку Лирнова прочь – так, что тот пошатнулся.

      Я ощутил тепло почти физически: тепло защищенности. Как в детстве. У меня за спиной брат.

      Андрей опять всё разрушил:

      – Олег, иди отсюда.

      – Уйти? – Я обернулся. – Ты перед ним сразу извинишься, или подождёшь пока я дверь закрою?

      – Прекращай, ты уже достаточно…

      – Ты