Фельдмаршал в бубенцах. Книга вторая. Нина Ягольницер

уже рылся в кошельке, карманах и на дне сумы. Ему только вчера заплатили за неплохой заказ…

      Пересчитав монеты, Пеппо кликнул Алонсо. Тот охотно примчался на зов, полыхая энтузиазмом: от Риччо он всегда заранее ожидал каких-то новых выдумок и приключений.

      Еще через четверть часа маленький слуга воинственно шагал вниз по лестнице. Он был глубоко задет ничтожностью своей новой роли и даже попытался возмущаться. Но все одно, затеи Риччо были куда занятнее чистки котлов…

      Пеппо же, на два часа отлучившись, вернулся в тратторию, запер дверь и положил на стол мягкий объемистый сверток. А затем подошел к окну.

      На узком подоконнике лежала Библия Годелота, слегка запылившаяся от неупотребления. Пеппо взял ее в руки, оглаживая ладонью, и на лице его отразилась нерешительность, граничащая с испугом. Поколебавшись, подросток отложил Библию, отер вдруг вспотевшие руки о рубашку и отошел от окна. Побродив по комнате, он вернулся к подоконнику, положил на книгу ладонь и едва слышно прошептал:

      – Прости меня. Я должен сделать ужасную вещь, но это очень важно. Клянусь, я все потом исправлю. Аминь.

      С этой неуклюжей, но по-настоящему искренней молитвой Пеппо медленно расстегнул позеленевшие медные застежки и раскрыл жалобно затрещавший старинный переплет. Пролистал вперед много страниц, острожно, будто поглаживая больного зверька. А потом глубоко вдохнул и с видом отчаянной решимости выдернул из середины книги одну страницу.

      Несколько секунд подросток стоял с вырванным листом в руке, словно ожидая, что его немедля поразит гром. Но все было мирно, и Пеппо решил, что Господь либо понял его и простил, либо уже попросту махнул на него рукой.

      Отложив лист, тетивщик провел кончиком пальца по торчащей меж страниц кромке на месте обрыва, словно боясь почувствовать на пальцах кровь. А потом закрыл книгу и попытался снова замкнуть застежки. Те поддавались неохотно, и Пеппо взял Библию, чтоб для удобства переложить на стол, как вдруг услышал сухой шелест. Неужели он повредил переплет, и теперь другие страницы тоже сыплются с места? Вот черт…

      Торопливо положив многострадальную книгу на табурет, Пеппо нашарил на полу упавший лист. Он был всего один, с ровными краями. А бумага была тонкой и плотной, совсем другой, нежели библейские страницы. Удивленный тетивщик осторожно ощупал лист, ощутив едва заметные шероховатые стежки рукописных строк. Письмо… Помнится, Годелот говорил, прежде это была личная Библия его покойного пастора. Стало быть, нужно немедля положить его назад, чужие письма – совсем не его дело…

      Пеппо снова старательно уложил лист меж страниц Библии, с трудом застегнул обложку и принялся за воплощение своей новой затеи.

      ***

      Меж тем Годелот тоже готовился к грядущему воскресенью. Право, он свалял непростительного дурака, сгоряча отдав нищему свой старый колет. Сейчас та жалкая одежонка могла бы послужить маскировкой