Фельдмаршал в бубенцах. Книга вторая. Нина Ягольницер

за новый букет. Очень тронут. Только не вздумай класть мое письмо под подушку».

      …Годелот дважды перечел письмо, а потом поднес лист к свече. Глядя, как съеживается в пламени бумага, он вновь усмехнулся. Пока Пеппо оставался верен своему несносному нраву, все казалось преодолимым.

      Глава 3. Честь деревянных солдатиков

      Он все не умирал. Воздух со странным прерывистым скрежетом всасывался в изуродованные болезнью легкие, будто кто-то пытался привести в действие рассохшиеся кузнечные мехи. Узловатые кисти рук с искривленными пальцами то бессмысленно бродили по тощему одеялу, то елозили по впалой груди, словно ища на ней сдавливающий обруч. Уже два дня он колебался на краю агонии и продолжал жить…

      Паолина давно знала плавную вязь длинного текста наизусть, но не отрывала взгляда от страницы молитвенника: она чувствовала, как мутный взгляд умирающего скользит по ней, будто холодные капли стекают по коже, и от этого ощущения хотелось сжаться в комок и отереть лицо подолом рясы. Она догадывалась, что ее посадили у этого скорбного ложа, потому что прочим сестрам уже наскучило читать бесконечную отходную над несчастным.

      Его звали Пьетро, и едва ли он был намного старше тридцати. Но тело, изглоданное войной и болезнями, отслужило свое. Ветеран… Слово, которое произносилось мальчишками в Гуэрче, как титул. Семь букв, овеянных романтикой и славой. Двое дядьев Паолины сбежали на войну еще подростками, гонясь за этими блистательными химерами.

      А угасающий сейчас на комковатом тюфяке человек провел в армии пятнадцать лет, досыта вкусив от их сомнительных щедрот. Пятнадцать лет фальшивой славы и пустотелой романтики, изжевавших Пьетро до костей и выплюнувших убогий остаток на скрипучую койку богадельни, будто пустую виноградную кожицу.

      Прежде Пьетро любил порассказать о своем прошлом, и Паолина знала, что он был выгнан из полка за убийство на дуэли капрала, оклеветавшего его за игорным столом. Голод и нужда быстро сделали свое дело, и теперь Пьетро доедала чахотка и лютая злоба на короткую и несправедливую жизнь.

      Аркебузир Таддео, слушая этот пламенный рассказ, желчно смеялся своим каркающим смехом, уверяя, что за этакий фортель по уставу положена казнь, а потому мерзавец наверняка врет, и выгнали его за вульгарное шулерство и пьянство. Потом оба долго бранились, а Паолина молча меняла кому-то компресс на пылающем в лихорадке лбу, невольно думая, как страшно слышать ссору двух полумертвых людей…

      Девушка перевернула страницу и на миг подняла глаза, снова наткнувшись на студенистый взгляд. Солдат молча смотрел на нее, тяжело дыша. Потом медленно облизнул губы, будто от жажды.

      – Я принесу вам попить, – мягко сказала Паолина, откладывая молитвенник. Безмозглая курица, могла бы и раньше догадаться.

      Но она не успела встать. Солдат мотнул головой и хрипло ответил:

      – Я не говорил, что хочу пить. И что хочу слушать лопотанье о Божием прощении –