Васёк Трубачёв и его товарищи. Все повести. Валентина Осеева

что он перед всеми виноват. От этого на душе у него было тоскливо, и даже приезд отца не обещал ему радости. Случай на Сашином дворе не выходил у него из памяти. Он думал о Саше. Вспомнил, как они с Одинцовым звали его на каток, а он не мог пойти.

      – «А ведь Сашке, конечно, трудно, а я ещё попрекнул его. Он, верно, сразу того хулигана вспомнил… Такую обиду Саша не простит. Тётка тоже не простит. Она так заботилась обо мне, а я назвал её ведьмой… Сева простил. Почему простил Сева – непонятно. Но Малютин вообще непонятный. Может, он трус и не хочет ссориться со мной? Нет, он не трус! Он даже, наоборот, как-то…»

      Но как это «наоборот» – Васёк не додумал.

      Была суббота. После обеда собиралась редколлегия, вчера ребята давали заметки. Интересно, что написал Одинцов?

      Вчера из самолюбия Васёк не спросил его об этом, хотя сам Одинцов всё время начинал с ним разговор о стенгазете. Видно, не знал, как писать, и хотел посоветоваться.

      «Наверно, написал просто, что куда-то делся мел и дежурные поспорили между собой», – спокойно подумал Васёк.

      – Тётя Дуня, мне в школу на собрание нужно.

      Тётка молча накрыла на стол. Она всё делала теперь молча. Васёк слышал, как вчера вечером она сказала Тане:

      – Он меня обидел, и я всё ему буду делать официально.

      Васёк вздохнул: «Ну что ж, я тоже официально буду…»

      Глава 24. В землянке

      Мазин перестал ходить на занятия к Трубачёву. С одной стороны, его мучила история с мелом и он чувствовал себя виноватым перед Васьком. С другой стороны, после злополучного урока он решил подтянуть Русакова и сам превратился в учителя, пригрозив Петьке, что будет считать его последним человеком в Советском Союзе, если он не научится отличать подлежащее от сказуемого и глагол от имени существительного.

      Русаков сам понял, что ему никуда не деться от грамматики, и согласился заниматься.

      Он хорошо знал, что если Мазин за что-нибудь берётся, то «дело будет».

      Занимались в землянке. Пообедав, порознь выходили из дому и окольными путями шли к пруду. Ноги проваливались в глубокий, рыхлый снег, вода доходила до щиколотки, пробираться к старой ели было трудно, но зато в землянке было сухо и уютно.

      Мальчики отгребли от входа снег и прорыли вокруг глубокие канавы, чтобы дать сток воде. Усевшись поудобнее на мешке, они зажигали коптилку и начинали заниматься. Ещё до урока Петя успевал рассказать товарищу тысячу новостей. Уже две недели в их доме жила молодая женщина, которую он называл мачехой. Мачеха пугала и интересовала Петю. Он всегда ждал от неё каких-нибудь неприятностей и рассказывал Мазину:

      – Такую пыль в доме подняла! Всю мою кровать вверх тормашками перевернула. И чего ей там нужно было?

      – Клопов, – изрекал Мазин.

      – Может, конечно… а потом, смотрю, на мой стол чернильницу отцовскую поставила, ручку у отца спёрла.

      – Это что ещё за слово у тебя? Говори по-русски.

      – Ну, стащила…

      – Смотри у меня! А то подумают – я тебя научил, – выговаривал Мазин.

      – Ладно, – соглашался Русаков, –