Журавли летят на юг. Игорь Райбан

откачать полностью всю энергию, но нельзя человеческую сущность сломить и поставить на колени, и заставить петь песни твоим демонам, если я! – я сам, не захотел петь им песни! Это единственное, что путник может сделать сам, и только сам, находясь в вашем рабстве.

      Только одно ты не смог вплести в ткань изысканного унижения надо мной – это кровь моего сердца, мои видения, рожденные из тех глубин, куда я сам редко осмеливался заглянуть.

      Все ложь: походы и завоевания, падения и взлеты, годы и расстояние, имена и громкие титулы – всё в мире ложь, кроме этого!

      О, мой бывший повелитель – прости и прощай.

      Всё, уходи к своим родным чертям!

      Да пришла пора, наконец, было уходить и ему в свой мир.

      …Путник зажмурился, потом медленно завертелся на месте, вспоминая осознанные ощущения… почувствовать, увидеть, нащупать, в какой стороне лежит дорога… дорога домой… только его дом где, и кто подскажет из ныне живущих и там и здесь.

      Кто запомнит и вспомнит подобное…

      Да ещё – испуг того мига, когда оторопевший чёрт—демон Гусоин видел такое впервые на своей чёртовой жизни: там, куда указывал Путник в последний раз, астральный эфир заплясал киселём открывающегося прямого перехода в Средний Мир.

      «Странник в странной стране»

      Крик – как у младенца, родившегося на свет.

      Только запоздалый. Глаза открываются. Видят. Старца видят.

      Сухого, жилистого, с родинкой над верхней губой, из которой растут жесткие черные волоски.

      Старец сидит напротив, почесывает ухо, и глядит прямо.

      Очертания раздваивались и двоились в калейдоскопе.

      Или это моложавый граф Виландия. Или старец, из «беспредельной», вроде последнего привета с того света.

      Или всё-таки тот знакомый, который еще в театре помог, а после дуэли, человека в госпиталь приволок на себе.

      А ещё у него наколка на руке.

      Странная. Как у странника в той жизни.

      Так и не узнать правды.

      На него он глядит – старец или граф.

      На человека.

      – Наконец-то ты пришел в себя, – улыбка играет скупым рассветом на морщинистом лице.

      – Я… пришел… – слова выходят чужие, натужные, от них першит в горле, и человек на время умолкает, откашливаясь.

      Грудь саднит; это неважно. Важно другое. Понять и узнать.

      – Кто я? Ты старик, или тот знакомый граф из театра?

      – Кто ты? Или я?

      – Одно время тебя звали Джоником, сталкером проводником Зоны.

      Но ты задушил это имя собственными руками.

      А еще раньше, если мне не изменяет моя старческая зонная память, ты называл мне другое имя – Идущий Впереди по Небу, бродяга и дуэлянт.

      …Я сидел на троне, и думал свои, совсем не благостные мысли.

      Ибо грешен я, и грешен сам весь мир, в котором я проживаю.

      Стою где-то на краю.

      Только где он край?

      Мой собственный край.

      Сидел в нужнике больничном, и думал.

      Если было