Оленные люди. Андрей Кривошапкин

всем, кто может и не может, разрешено делать деньги. Никаких теперь запретов и гонений, как прежде.

      – Можно делать нарты или седло, ну чэркэны[26], а как делать деньги, я не знаю, – Отакчан покачал седой головой.

      – Сейчас время такое, абага.

      – Тебе нравится это время?

      – А как же? Оно по мне.

      – Ну чем оно тебе нравится? – допытывается дед.

      – Наше время дает всем полную свободу.

      – Живи как хочешь, да?

      – Вот именно. Хочешь – работай, не хочешь – хоть валяйся целый день. Даже учиться никто не заставляет. На работу тоже никто не гонит. Все прекрасно, – Прокопий, кажется, верил в то, о чем говорил.

      Отакчан ничего не ответил. Молча глотнул чай из чашки. Голову подпер левой рукой и задумчиво прикрыл глаза.

      – Сэмэкэ, что-то не видно, чтобы ты разбогател, – Отак-чан поднял голову, приподнялся и выразительно окинул взглядом тесный дом.

      – Ты не верь словам этого шалопая, – Сэмэкэ безнадежно махнул рукой, не глядя на сына.

      – Нет, отец, я правду говорю, – сын вскинул удивленные глаза на отца.

      – Не морочь голову всякой ерундой, – устало ответил отец.

      Отакчан понял, что такие споры у них бесконечны.

      – Отец, вот увидишь, мы скоро разбогатеем. Сказал же большой начальник: «Обогащайтесь!»

      – Да ты не слушай того начальника, как ты говоришь, большого. Сам-то он, конечно, разбогател, на то и начальник. Но запомни, не работая нигде, можно разбогатеть только нечестным путем, – Отакчан дал понять, что не верит ни Прокопию, ни тому начальнику.

      – У меня будет много денег. Тогда построим себе дом, – Прокопий пропустил мимо ушей слова старика.

      – А мне построишь дом, Порпукай? До старости лет пасу оленей, да что-то даже избы своей не имею…

      – Это твои Советы тебя, дед, довели до нищеты, – Прокопий вызывающе приосанился.

      Отакчан тихо засмеялся и сказал:

      – А при Советах все трудились. Не было ни одного человека, шатающегося без дела, как ты сегодня.

      – Тогда людей сильно гоняли. Многих судили, тунеядцами обзывали, – огрызнулся Прокопий.

      – Правильно поступали. В наше время молодежь трудом воспитывали. Ну-ка протри глаза и посмотри, что творится вокруг, – постепенно голос деда Отакчана окреп.

      – Веселая жизнь у нас пошла. Разве это плохо?

      – Одни песни да танцы… Праздной жизнью пускают пыль в глаза. Таким дешевым путем создают видимость благополучия. Неужели не замечаешь этого, Порпукай?

      – При прежней жизни, когда коммунисты да Советы держали власть, принудительным трудом вышибали всякое инакомыслие. Тяжело было всем, – парень продолжал гнуть свое.

      – Мою страну ты не трогай. Я был счастливым при Советах. Свободным человеком чувствовал себя. А у тебя однако голова совсем пустая.

      – Кто знает, может и так. Вот мой отец тоже до сих пор верен Советам, – Прокопий бросил насмешливый взгляд на Сэмэкэ.

      – Порпукай, скажи мне, у тебя какое образование? – дед Отакчан неожиданно сменил нить дискуссии.

      – Школу

26

Чэркэн – самодельный капкан, изготовленный из прутьев тальника.