Оленные люди. Андрей Кривошапкин

Но Катерина, добросердечная женщина, недолго сердилась. Накинув пальто, быстро выходила и вскоре заводила в дом безропотного Отакчана. Сэмэкэ не таил обиды на друга. Только после таких вечеров он ходил молчаливым, словно провинившийся в чем-то. У них с женой родилось четверо детей: два сына и две дочки. Отакчан радовался рождению каждого ребенка и в честь такого события дарил оленя.

      Шли годы. Не заметили, как выросли дети Сэмэкэ. Но Отакчан по-прежнему посмеивался над Сэмэкэ. Ты, говорил, забыл родное слово предков! Сэмэкэ не соглашался.

      – А на каком языке мы с тобой говорим, Ота? – недоуменно спрашивал он.

      Отакчан пьяно улыбался и безнадежно махал рукой:

      – Это не то. Ты живешь одним днем, Сэмэкэ.

      – Почему ты так считаешь, Ота?

      – Своих предков забыл. Их язык забыл.

      – При чем тут язык предков? Я же говорю с тобой по-эвенски.

      – Ты, Сэмэкэ, думаешь только о себе.

      – Неужели ты так всерьез думаешь?

      – Как раньше я не догадывался, что ты забыл даже себя, – распалялся Отакчан.

      – Может быть. Но я не умею говорить, как ты, полунамеками, – узкие глаза Сэмэкэ на миг вспыхивали и тут же меркли.

      В ответ Отакчан смеялся. Ему нравилось наблюдать, как заводился Сэмэкэ. Потом настроение у Отакчана резко менялось. Лицо мрачнело, как ясное небо темнеет, когда оно затягивается свинцовыми облаками. Он входил в другой, назидательный образ и начинал свой длинный монолог:

      – Ты на меня не обижайся, Сэмэкэ. У тебя ученая жена. Рядом с нею и ты умнеешь. Не то что я, безграмотный старик. Но я человек.

      – А кто я? По-твоему, выходит, не человек? – в голосе Сэмэкэ улавливалась обида.

      – Подожди, не перебивай меня, Сэмэкэ! – резко тормозил друга старик.

      – Ладно-ладно, Ота, не сердись, слушаю тебя внимательно, – робея, отвечал Сэмэкэ.

      – Для чего рождается человек? – спрашивал Отакчан и, подняв глаза на друга, делал паузу.

      Сэмэкэ, будто обжегшись на горячей кастрюле, молча подпрыгивал на стуле, как бы не обжечься второй раз. Знал он повадки друга.

      – Чтобы думать! – восклицал Отакчан. – Понял?

      – Ну понял, а дальше что скажешь?

      – Чем человек отличается от зверя? – распаляясь, продолжал Отакчан, потом сам же отвечал на свой вопрос: – Тем, что имеет рассудок. Коли я наделен разумом, в отличие от зверя, я думаю. И думаю вот о чем. Дума моя непростая. Ты не сердись, Сэмэкэ, на меня за мою прямоту. Сердце разрывается, когда думаю об этом.

      – Ну скажи прямо, Ота! Чего ходишь вокруг да около? – не выдерживал Сэмэкэ.

      Отакчан молча, не мигая, смотрел на Сэмэкэ, потом понижал голос до полушепота и продолжал:

      – Тревожно мне, Сэмэкэ.

      – Отчего тебе тревожно?

      – Эвены исчезают…

      – Вот ты о чем… Я-то подумал было о другом.

      – Хотя я неграмотный, сердцем чувствую, что с каждым годом нас все меньше и меньше. Ты чуешь это, Сэмэкэ?

      Сэмэкэ