Омертвение. Ярослав Толстов

внимают ему. Божество вокзала, и алтарь его – кассы, и оракулы его – огромные светящиеся табло, и подчиненные духи его – шипящие, ревущие поезда… Фу ты, какая глупость иногда лезет в голову!

      В моем купе уже сидит какой-то серьезный старец и читает изрядно по-трепанную «Бурю» Эренбурга, рядом с ним молодая женщина сосредото-ченно очищает душистый апельсин, и из-под ее пожелтевших от шкурки ногтей то и дело выстреливают крохотные фонтанчики. Я раскладываю вещи и сажусь у окна, положив локти на стол. Сижу и смотрю на малень-кое детское кольцо на своем правом мизинце. Кольцо посеребренное, с за-бавной божьей коровкой – совсем не подходящее для двадцатипятилетней дамы. Когда-то я носила его на среднем пальце, теперь же оно налезает мне только на мизинец. Кольцо это подарил мне на восьмилетие двоюрод-ный брат Венька, за два месяца до своей гибели, и с тех пор я с кольцом не расстаюсь. На время «заданий» оно висит на цепочке, надежно спрятанной под одеждой.

      Я сижу долго – до тех пор, пока поезд не трогается, пока не уплывает вокзал, пока под успокаивающий перестук колес не растворяется в гус-теющей снежной темноте большой старый город, и не остаются только бесконечный простор да темные мрачные силуэты голых деревьев, протя-нувших ветви навстречу снежинкам. Деревья словно гонятся за поездом, пытаясь поймать его и оставить навсегда в заснеженной пустоши, но поезд проворней, он летит вперед, и мне уже спокойно. Я беру свою сумочку и выхожу из купе.

      В коридоре довольно людно – ходят, смотрят в окна, смеются, многие купе открыты. Я быстро прохожу через вагон, потом через следующие два и на площадке за туалетом останавливаюсь. Здесь спиной ко мне стоит че-ловек в джинсах и дубленке и рассеянно смотрит в окно. Оно приоткрыто, и в щель радостно залетают снежинки и оседают на волосах стоящего, а он едва слышно мурлычет себе под нос песенку Джо Дассена: «О-о-о, Шан Зелизе, о-о-о, Шан Зелизе… парам-парам, парам-парам…»

      – Это не вас я видела с блондинкой в среду? – спрашиваю я, подходя к нему вплотную и приподнимаясь на цыпочки.

      – То была брюнетка, – произносит человек загробным голосом, оборвав песенку, и, не оборачиваясь, протягивает мне руку. – Смит, агент.

      – Тоже агент, – отвечаю я и руку пожимаю. Тотчас же человек повора-чивается и хватает меня в охапку и совсем близко от себя я вижу его смеющиеся карие глаза. Совсем недавно мы вели себя совсем по другому, когда я в очках смотрела на него из-за монитора, а он весело болтал с со-трудницами «Саргана», когда я была Настей, а он – незнакомым телефони-стом. Но сейчас я – Вита, а он – Женька, друг и партнер, на которого я все-гда и во всем могу положиться.

      – У тебя жуткий вид! – радостно говорит он и перехватывает меня по-выше. – Ну, как все прошло?

      – Как обычно, вроде бы нормально.

      – Тогда, дитя, быстро поцелуй дядю, – предлагает Женька, и минут де-сять мы ни о чем не разговариваем. Потом, вспомнив что-то, он отпускает меня и начинает