Король смеха. Аркадий Аверченко

прочел: «Езда по мосту шагом».

      Пожав плечами, наклонился, чтоб утолить чистой, прозрачной водой жажду, и на прибрежном камне прочел надпись:

      «Не пейте сырой воды! За нарушение сего постановления виновные подвергаются…»

      Заснув после сытного ужина на своей теплой постели из сухих листьев, Нарымский среди ночи услышал вдруг какой-то стук и, отворив дверь, увидел перед собою мрачного и решительного Прова Акациева.

      – Что вам угодно?

      – Потрудитесь впустить меня для производства обыска. На основании агентурных сведений…

      – А предписание вы имеете? – лукаво спросил Нарымский.

      Акациев тяжело застонал, схватился за голову и с криком тоски и печали бросился вон из комнаты.

      Часа через два, перед рассветом, стучался в окно и кричал:

      – Имейте в виду, что я видел у вас книги. Если они предосудительного содержания и вы не заявили о хранении их начальству – виновные подвергаются…

      Нарымский сладко спал.

      Однажды, купаясь в теплом, дремавшем от зноя море, Нарымский отплыл так далеко, что ослабел и стал тонуть.

      Чувствуя в ногах предательские судороги, он собрал последние силы и инстинктивно закричал. В ту же минуту он увидел, как вечно торчавшая за утесом и следившая за Нарымским фигура поспешно выскочила и, бросившись в море, быстро поплыла к утопающему.

      Нарымский очнулся на песчаном берегу. Голова его лежала на коленях Прова Акациева, который заботливой рукой растирал грудь и руки утопленника.

      – Вы… живы? – с тревогой спросил Пров, наклоняясь к нему.

      – Жив. – Теплое чувство благодарности и жалости шевельнулось в душе Нарымского. – Скажите… Вот вы рисковали из-за меня жизнью… Спасли меня… Вероятно, я все-таки дорог вам, а?

      Пров Акациев вздохнул, обвел ввалившимися глазами беспредельный морской горизонт, охваченный пламенем красного заката, – и, просто, без рисовки, ответил:

      – Конечно, дороги. По возвращении в Россию вам придется заплатить около ста десяти тысяч штрафов или сидеть около полутораста лет.

      И, помолчав, добавил искренним тоном:

      – Дай вам бог здоровья, долголетия и богатства.

      Спермин

      Это была самая скучная, самая тоскливая сессия Думы.

      Вначале еще попадались некоторые неугомонные читатели газет, которые после долгого сладкого зевка оборачивались к соседу по месту в трамвае и спрашивали:

      – Ну, как Дума?

      А потом и эти закоренелые политики как-то вывелись…

      Голодным, оборванным газетчикам приходилось долго и упорно бежать за прохожим, заскакивая вперед, растопыривая руки и с мольбой в голосе крича:

      – Интересная газета!! Бурное заседание Государственной думы!!

      – Врешь ты все, брат, – брезгливо говорил прохожий. – Ну, какое там еще бурное?..

      – Купите, ваше сиятельство!

      – Знаем мы эти штуки!..

      Отодвинув рукой ослабевшего от голода, истомленного нуждой газетчика, прохожий шагал дальше, а газетчик в слепой, предсмертной тоске метался по улице, подкатывался