При свете зарниц (сборник). Аяз Гилязов

его словно ударило обухом, голова пошла кругом, и всё разом спуталось: а если Шамсегаян умрёт?!

      До сих пор болезнь жены не очень-то тревожила ипугала Мирвали. Иногда он даже подумывал, уж не притворяется ли она, не хитрит ли, чтобы заставить его вернуться в Карачурово. Вот доедут они до Казани, вскочит вдруг на ноги больная Шамсегаян и, смеясь, станет перед ним: видишь, я же лежала так, понарошку! Мирвали всегда мерещилось что-то в этом роде…

      В самом деле, что, если она умрёт?

      Он притопнул, стряхивая пыль с сапог, подтянул голенища икрупными шагами направился к дверям больницы. Нет, нельзя ей здесь умирать. Нельзя! Надо без околичностей поговорить и с врачом, и с Шамсегаян.

      Мирвали был уже у крыльца, когда откинулся краешек марли, прикрывавшей дверь, и оттуда, пригнувшись, вышла давешняя девушка.

      – Абый… Вас жена зовёт. Доктор тоже просил зайти.

      Зовёт? И врач разрешает? Добро. Видно, он догадался, что Мирвали до зарезу нужно крупно потолковать с женой! Он накажет Шамсегаян не сдаваться, крепиться. Пусть выздоравливает. Только бы удалось поговорить сглазу на глаз. А ведь, поди, и эта девчонка увяжется за ним, да ещё врач будет стоять таращиться… Нет, Мирвали попросит их выйти. Хватит, уже трое суток он лишён возможности остаться наедине с женой… Ведь не грех, если они минуту-две поговорят без свидетелей! Постой! А почему они вдруг позвали его? Что-то там случилось?…

      – Абый, или вы не слышите?

      Довольно-таки долго простоял Мирвали в задумчивости, вцепившись пальцами в перила крыльца.

      – Слышу, слышу!

      Они вместе вошли в больницу.

      В полутёмном прохладном коридоре можно было различить нескольких больных в серых халатах. Доски только что вымытого дожелта пола прогнулись, заскрипели под ногами Мирвали. Девушка с удивлением оглянулась назад. В её огромных глазах сквозила печаль. Мирвали спохватился и пошёл осторожнее, ступая на носки. Дошли до узкой двери с облупившейся краской. Девушка сняла с вешалки белый халат и молча подала Мирвали. Халат с нелепо куцыми рукавами был очень тесен в плечах.

      – Сюда.

      Мирвали вошёл в небольшую комнату. Здесь, на единственной кровати, прислонившисьспиной к подушке, полулежала Шамсегаян. Щёки у неё разрумянились, она помолодела, похорошела. Рядом стоял высокий врач и мягким голосом убеждал Шамсегаян не волноваться и поменьше разговаривать. Шамсегаян увидела мужа, но разговор с врачом не прервала, так увлеклась.

      – Наш народ, уж исстари повелось, он землёй живёт, не надышится на неё… Я и сама смолоду страсть как любила работать в поле!.. Придёт весна, не хочется, бывало, ив избу заходить. А ведь тяжело! В страду, случалось, по две недели чулок не снимала – некогда! И всё же весело!.. Неспроста любимой птицей наших дедов был полевой жаворонок, любимым праздником – праздник плуга – Сабантуй. Ой, как весело праздновали!

      Врач ответил, что Сабантуй и теперь хорошо празднуется, хотя по сравнению с прошлыми годами бывает не так людно. Затем он обратился к Мирвали:

      – Ближе подойдите,