Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый. Нелли Шульман

ты, племянник. Давно ли Евангелие месяц сидели, переписывали, а Псалтырь и того дольше, а ты две недели потерпеть не можешь.

      – Дак если царь через две недели возвращается…

      – Без тебя знаю… – отрезал Федор: «Ладно, дома не след об сем говорить».

      С крыльца усадьбы кубарем скатилась Марфа. За девочкой ковылял толстый, еще молочный щенок.

      – Тятя, тятя! Петруше дядя Михайло щеночка подарил! Я тоже хочу!

      Ловко подхватив троюродную сестру, Степан посадил ее впереди себя на седло.

      – У тебя, Марфуша, Черныш есть, забыла? Он, небось, скучает по тебе.

      – Черныш далече, – погрустнела девочка: «Тятя, а когда мы к маменьке поедем?»

      – Как выздоровеет она, – Федор нахмурился: «Нехорошо лгать, да еще и дитяти своему, но и правды сказать нельзя. Марфу не оставишь в имении, когда там отлеживается беглец из-под государева суда».

      – Как Федосья-то? – Прасковья вышла на крыльцо терема.

      – Получше, гонца спосылала, что через неделю, али дней десять можно Марфу к ней отправить… – сестре Вельяминов тоже до поры решил ничего не рассказывать. Спешившись, взяв у Степана Марфу, он устроил дочь на плечах.

      – Не съездить ли нам, боярышня, после трапезы на реку на конях прогуляться?

      – Да! Да! – подскочила Марфа.

      – Ты, Федор, осторожней, – заметила Прасковья: «Трехлетнее дитя на жеребца сажаешь. Он у тебя горячий, понесет еще, упаси Господь».

      – Матвея я в седло отправил, как он ходить только начал.

      – Дак то мальчик, а здесь девица. Хотя одно название, что девица, как есть чистый сорванец. Михайло хоть щенка принес, они с Петрушей при деле. Пойдем трапезничать-то.

      За обедом говорили о свадьбе. Марья к столу вышла, но почти ничего не ела. Щипая хлеб, девушка украдкой перечитывала женихову грамотцу, доставленную утром из Кириллова монастыря.

      – Что Матвей отписывает? – невзначай спросил Вельяминов.

      – Недели через две тронутся они на Москву… – Марья подняла черноволосую голову.

      Дядя и племянник переглянулись.

      – Еще пишет, что государь Иван Васильевич в добром здравии, тако же и царица, и царевич Дмитрий… – добавила девушка.

      – Храни их Господь… – Федор размашисто перекрестился на красный угол.

      Феодосий уже ходил по светелке, когда в подмосковную приехал Матвей Башкин.

      – Все ли перевела, боярыня?

      Феодосия протянула аккуратно переплетенный томик.

      – Удобно, книжка маленькая, спрятать легко.

      – Что ты за Феодосием записывала, все ли сожгла? – Башкин полистал книгу: «Знать бы языки, сколько всего прочитать можно было бы…».

      – На рассвете еще сожгла, – Феодосия погрустнела: «Жалко жечь-то было, слово каждое ровно камень драгоценный».

      – Не печалься, боярыня, – повернулся стоявший у окна монах: «Сие все у меня в голове осталось, да и более того. Божьей волей, если жив буду, то сам запишу. Рука-то,