Три шага к вечности. Александр Валерьевич Тихорецкий

акционеров, ну скажем, из расчета процентов так двадцати пяти (мимолетный изучающий взгляд – будто невзначай). И это будет справедливо – ведь, именно его, Костика, усилиями и был спасен «МегаЛинк». Кроме того, не стоит забывать и о его активах, внесенных в уставный фонд, это – как-никак, тоже немало.

      И все – они создают невиданное для Города предприятие, которое в недолгий срок вытеснит с рынка всех конкурентов, подомнет под себя их рынки, развернется, как никто и никогда. Они…

      Тарновский посмотрел на часы, демонстративно зевнул.

      – Остановись, Костя, – тихо сказал он, – я все понял. Я говорю – нет.

      Костик осекся, замолчал, ему потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с ударом.

      – А что, Саша, тебя не устраивает? – пафос исчез из его голоса, он говорил открыто, смело. – Моя доля? Ну, так давай обсудим это. Или, может, тебе, все-таки, стремно? Так, пожалуйста – страхуйся, как хочешь! Что тебя волнует?

      Тарновский откинулся в кресле, скрестил руки на груди. Наступала развязка, и он хотел не пропустить ничего.

      – Я уже говорил, Костя – я не торгуюсь.

      На лице Костика отразилась борьба упрямства и досады. Он уже понимал, что дело не выгорело, но цеплялся за шансы.

      – Мы не торопим тебя, – он попытался говорить спокойно, равнодушно, – обдумай все, встретимся потом…

      .Тарновский покачал головой.

      – Я уже подумал, Костя. Не будет никакого потом.

      Лицо Костика переменилось, отяжелело. Словно второе дно, сквозь открытость и радушие проступили злоба и неприязнь, он бросил Тарновскому взгляд, полный ненависти.

      – Если бы ты знал, Саша, как мне не хочется делать те гадости, о которых я тебе рассказал.

      Тарновский холодно улыбнулся.

      – Так и не делай.

      – Придется. – Костик с силой провел рукой по лицу. – Не хотелось, но теперь придется, Саша. – он произносил слова глухо, отрывисто, будто задыхаясь. – Ты знай об этом. Сейчас, здесь мы разговариваем, как друзья, и процентов всего двадцать пять, а там, глядишь, все и поменяться может…

      – И не в лучшую сторону, – неожиданно договорил сквозь зубы Широв.

      – О, тезка, – засмеялся Тарновский, – а я думал, ты уснул. Сидишь, молчишь всю дорогу. – он приподнялся в кресле. – Господа, если у вас все, я хотел бы…

      Костик набычился, лицо налилось кровью.

      – Так значит, Саша, мы не договорились, – слова он цедил нарочито медленно, не разжимая губ, словно в старом кино про бандитов, и Тарновскому снова стало жаль его (проклятая ностальгия!). – Ну, тогда не обессудь. Уговаривать тебя больше не будем, времени нет.

      Он поднялся, вслед за ним тенью встал Широв. Они замешкались на проходе, оба коренастые, сильные, и внезапно Тарновский почувствовал себя старым и беззащитным, безнадежно отставшим от времени.

      Судорожная попытка остановить, вернуть, наверстать заставила его окликнуть бывшего ученика.

      – Один