Зимопись. Книга третья. Как я был пособием. Петр Ингвин

гласит: соблюдай закон, – стояла на своем Антонина. Тершая шлем рука словно сдирала кожу с вероятного противника. – В заповеди нет оговорок. Любая поправка – кощунство, надругательство над законом.

      – Самозащита не может быть преступлением! – не выдержала Кристина, даже забыв о боли в ноге.

      – Закон справедлив, когда он выполняется, – процитировала Антонина школьную молитву, – всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость.

      Кристинин взгляд посерел и похоронил меня заживо. Майя хотела что-то сказать в попытке вразумить, но Антонина вдруг встала, руки надели шлем, словно добавив происходящему солидности, и царевна произнесла формулу, после которой ничто не может остаться прежним:

      – Говорю! Наш временный командир Чапа назначен ангелом Томой, позволившей ему взять в руки запретное оружие и командовать царевнами. Посему она тоже нарушительница закона. Каким-то обманным путем коварная Тома сумела растопить сердце доблестной Варфоломеи, заставив цариссу удочерить ее. Затем произошли странные события. На школу совершено нападение, перед этим кого-то внутри школы предупреждали вывешенным флагом с треугольниками. Затем Варфоломея с семьей погибает, оставляя новоявленную царевну Тому единственной наследницей. Уже здесь стоило бы задуматься. Но никому нет дела, каждый за себя. А Тома, которая, насмехаясь над традициями, даже ходит в мужском, продолжает хохотать нам в лицо!

      Антонина распалилась в пламенном негодовании. Щеки порозовели, маленькие глазки прожигали насквозь. Кто мог предполагать, что в чердаке под шлемом скопилось столько зависти и мстительности? Мой мозг отказывался верить, что царевна верит в произносимое. А она верила. И пыталась уверить других.

      – Не достигнув необходимого возраста, – продолжала Антонина, – но зная, что это спишется на ангельское происхождение, Тома обзавелась двумя невесторами неизвестной породы, из числа не то чертей, не то людоедов. Одного поставила нам командиром. Он с первой минуты плевал на закон, который запрещает брать в руки гнук. Он даже бравирует этим. Это неслыханно. Я сообщу о нарушении закона немедленно, как только мы спасемся.

      Не как только, а если, подумалось мне. А учитывая происходящее…

      – Тоня, как ты можешь?! – Вытянув больную ногу, Кристина оперлась на утонувшую в траве ладонь, а вторая рука, витая в воздухе, помогала усилению речи. – Еще издеваешься: «как только спасемся». Кто нас спасет? Сами? Ты даже еды сама добыть не можешь. Из пещеры от смерти и многого другого нас спасла Тома, сейчас спасает ее друг Чапа. Сказано: не враждуй на сестру свою в сердце своем…

      – …И обличи ближнюю свою, и не понесешь греха, – с удовольствием закончила фразу Антонина. – Вот! Знание о преступлении и недонесение не менее преступны, чем само преступление.

      – Ближнюю свою! – уцепился я за соломинку. – Не ближнего. Я – мужчина.

      – Под ближней имеется в виду…

      – Говорю! – громко перебил я. – Обвиняю Антонину, как там тебя…

      – Меланьину, – напомнила Кристина позабытую мной фамилию.

      – …В