Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой. Петр Ингвин

Дарья.

      Руки и плечи Милославы сотворили жест, означающий как «не знаю», так и «а то сами не знаете».

      Выяснилось, что несостоявшийся убийца на входе записан как бойник из свиты Дарьи. Прибыл из дома Милославы. Теперь царевна отправлялась на поиски правды, а, возможно, и мести. Покачав головой, Дарья все же благословила:

      – Храни тебя и направь на мысль верную и на путь истинный всеблагая Алла-всевидящая и всеслышащая, да простит Она нас и примет.

      – Я найду, – пообещала Милослава. Ее левый глаз дернулся. – Найду и покараю. И да воздастся справедливым.

      – Алле хвала, – убито повисла выговоренная цариссой необходимая формула. – Но не свершай необдуманного. Я тоже пострадала. Мой человек исчез. Если ты разворошишь угли, а результата не добьешься, мне потом трудно будет найти концы в полыхающем костре событий.

      Она помолчала, задумавшись, и тихо прибавила:

      – Если что-то пойдет не так – обращайся. Вместе мы распутаем этот клубок.

      Кивнув, Милослава удалилась.

      Рассвело. Караван-сарай гудел собирающимися путниками, которые готовились к новому дневному переходу. Ржали оседлываемые и навьючиваемые лошади, доспехи гремели, словно играла ударная установка, где вместо барабанов эмалированные ведра с гайками. Глаз искал верблюдов и даже слонов для соответствия виденным фильмам… но ожидания, к счастью или сожалению, не оправдались. Только люди и кони. Люди – светлокожие, европеоидной наружности, разной степени смуглости. Большей частью в латах, с копьями или хотя бы мечами. На некоторых вместо полноценного доспеха – разноцветные халаты типа тех, что покрывали нас с Томой. Эти халаты у кого-то запахивались, у других скреплялись на груди встык крючками или застежками. Частично их покрывали бронзовые накладки. Все здесь служило безопасности. Все чего-то боялись. Почти все головы венчали островерхие шлемы. Только дети спокойно бегали в одних надеваемых через голову мешкообразных рубахах по колено. Впрочем, были и взрослые в чем-то подобном: в перепоясанной или свободно свисавшей рубахе навыпуск, а также штанах или юбке. Причем женщины исключительно в штанах, а мужчины наоборот. Женщины распоряжались, мужья и прочие спутники умело справлялись с возложенными задачами. Думаю, минут через двадцать царберам можно будет поспать в полной тишине до очередного вечернего аврала, когда прибудет следующая партия жаждущих переночевать в безопасности.

      Отбывая, мы попрощались с Шуриком. Я склонился над перевязанным соратником.

      – Мы вернемся. Обязательно вернемся. Выздоравливай быстрее.

      – Только не надо ой. Я вас умоляю, – мотнул он всклокоченной рыжей шевелюрой. Пробивающаяся щетина делала щеки красными. – Прекратите этих глупостев. Неужели не понимаю. Это вам не при румынах двери на ночь колбасой закрывать.

      И на прощание, когда расстояние еще позволяло:

      – Зай гезунт!

      – Что?

      – Будьте здоровы, в смысле: до свидания!

      Тома утерла пальчиком уголок глаза. У меня тоже в носу щипало, а на душе скребли нагадившие кошки.

      Свита цариссы оказалась маленькой, словно не царисса,