Мои любимые Бурцевы. Рахиль Гуревич

«Я ещё буду здесь! Я еще вернусь сюда! Вы все ещё пожалеете!» Рая надавала дочери «по мордасам» – вопли прекратились. Бурцевы пошли подкрепиться в ГУМовскую столовую. Наташа любила ГУМ —там работали почти все мамины подруги.

      В день девятилетия Марины, Раиса поехала с ней в Центральный Детский Мир. Они ходили между рядов кукол, машинок, конструкторов, съели по три порции мороженого.

      – Что, Мариночка, тебе купить? Выбирай! Ты у меня молодец: красавица, отличница (это было преувеличение), в школьном хоре солируешь (тоже преувеличение), – расчувствовалась Рая.

      Марина, бледнея, вся съёжившись, заговорщицки прошептала:

      – Купи мне шарик!

      Мать улыбнулась и купила старшей дочери двадцать воздушных шариков с воробушками по три копейки и тридцать шариков-сосисок, напоминающих простейших членистоногих из учебника зоологии, по четыре копейки за штуку.

      В начальной школе Наташа Бурцева училась совсем безнадёжно. «Хуже тебя в классе только Ахметжанов. Но он то нерусский! Бусурманин! А ты чего?» – орала Рая, разбавляя тираду нецензурной бранью, нещадно била и наказывала Наташу голодом. «Посмотри на Марину и Вову – учатся же, а ты?» Марина действительно училась неплохо, Вова овладевал знаниями хуже, но среди двоек попадались тройки. Наташа училась исключительно на колы.

      В школе у Бурцевых периодически находили вши.

      – Ты, Бурцева, ко мне не подходи: мама сказала, вши перескакивают с головы на голову, – брезгливо предупреждала стукачка Воробьёва.

      В Воробьёву были влюблены все мальчики, и все учителя – родители пионерки-активистки-отличницы, читающей вслух с запинками, выезжали работать на Мадагаскар. «Упакованная» девочка любила пошутить: на перемене она забиралась на учительский стол и, как сеятель, горстями, кидала в толпу одноклассников-попрошаек жвачки и импортные сосалки. То и дело вспыхивали потасовки и драки: кому-то доставались только жвачки, кому-то только конфеты, а кому-то ничего не доставалось… Воробьёва хохотала ангельским голоском переливающегося колокольчика: «Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!», и особо преданным, или особо обиженным, делала персональные подачки. Меня и Бурцеву Воробьёва ненавидела – мы не просили конфеты и не унижались до ползания по полу. Воробьёва презрительно обзывала меня Бабой Ягой за горбатый нос и глаза навыкате. Бурцеву Воробьёва никак не обзывала, только морщилась, когда Наташа поднимала руки – под мышками коричневого форменного платья проступал жёлтый потный осадок.

      – Почему ты, Бурцева, не пришиваешь белых воротничков и манжет? Они есть в нашем «сельпо» всего за рубль сорок пять! – тонко намекала староста класса. («Сельпо» все называли наш местный универмаг.)

      – По кочану, – вяло отзывалась Бурцева…

      – И, вообще, – ты на праздниках всегда ненарядная. Где твой белый фартук? – не отставала стукачка.

      – В пизде.

      Несмотря на плохую учёбу, Бурцеву приняли в пионеры – так учительница решила поощрить Наташу за первые «три с двумя