Игрывыгры. Петр Ингвин

меня боишься, – не спросила, а констатировала девушка понятный обоим факт, взяв смелость произнести это вслух.

      Михаил тоже проявил отвагу.

      – Да, – сказал он. – Боюсь.

      – И себя, – с подначкой выговорила Жанна.

      На этом провокация не кончилась, руки упали, как листва по осени, одна оперлась на диван. Колени опустились набок. Над лицом Михаила нависли балконы прекрасного фантастического сооружения.

      – И себя тоже боюсь. – Он сглотнул.

      – Как ты живешь в постоянном страхе? Другие живут честно. Правильно или нет – другой вопрос, но честно. Не терзая себя постоянными сомнениями. Не умирая в неуверенности, в нескончаемой липкой боязни, что могут не сдержаться или, наоборот, что дражайшая супруга узнает о содеянном. Как ты можешь так изводить себя? Ты же мужчина! Если что-то гложет – дай себе волю, разберись с этим, но уничтожь проблему. Пусть она останется в прошлом.

      – Я бы с удовольствием. – Михаил глупо хихикнул, так, что самому стало стыдно. – Но я борюсь с искушениями. Потому и…

      – Ты не борешься. Ты множишь их. Ты превращаешь себя в тряпку.

      – Неправда.

      – Со стороны виднее. Особенно на истинный женский взгляд.

      Девичий голос оброс обличающими интонациями, лицо распалилось эмоциями, очаровательные шипастые шарики бурно вздымались и опадали сообразно с объемом набираемого воздуха. От них пахло свежестью, деревенским молоком и соблазном. Прошлое в душе Михаила подралось с будущим за настоящее. У каждого была своя правда. Взор остановился. Мысли тоже.

      Не дождавшись ответа, Жанна продолжила столь же резко и грозно:

      – Вместо того, чтоб по-мужски править мир под собственное мировоззрение, ты ищешь возможности спрятаться, отгородиться от реальности, которая течет где-то рядом и, упорно обливая брызгами соленых волн, пытается доказать свое существование. И извлечь тебя из созданной собственными руками лужи, откуда иногда выглядываешь испуганно, но, узнав о наличии рядом большого яркого мира, вновь прячешь голову в песок. Точнее, в ил. В затхлую жижу, к которой привык и потому не замечаешь. Помнишь лужу нашего знакомства? Ничего не напоминает?

      В прострации, пронизанной немым восхищением ораторшей, Михаил внимал выливавшейся на мозги речи. Все, что она говорит, – его случай, он – такой?!

      – Подожди, – вдруг заработала инстинктивная соображалка. – По-твоему, кто не реагирует на провокации и не клюет на соблазнительную наживку – трус?

      – Хочешь поспорить? Давай. Разве тот трус, кто делает выбор в сторону действий? Кто не боится последствий? Кто согласен брать на себя ответственность за свои решения и поступки? – Жанна еще сильнее нагнулась, нависнув сладко-тревожным изваянием, что готово в любой момент рухнуть и погрести под собой.

      Жителям Помпей не позавидуешь, им было так же плохо, но при этом не было так хорошо. Собрав все мужество, взор стыдливо нырнул вниз, где и утонул в колодце пупочка, обрамленного озерцом знойной мякоти и отчерченного ажурной ленточкой единственного