Кваздапил. Петр Ингвин

вес, казавшийся лишним, как и меня очень нервировал. Больную мозоль трогать не стоило. Не дождавшись поддержки, Машка помахала мне рукой:

      – Это мой брат.

      Светлая, курносая, смешливая, сестренка имела благостное личико совершеннейшего ребенка, случайно оказавшегося в теле женщины. Сейчас она напоминала Хадю – такое же наивное мягко-хрупкое создание с женственными обводами и прочими необходимыми выпуклостями. В обеих чувствовалась подростковость, только Хадя благополучно вплыла во взрослость, а Машенька застряла на границе. Наша мама не из худеньких, а дочери почти всегда похожи на матерей, и подумалось, что прежде, чем достичь маминых результатов, Машенька станет этакой Настей – златокудрой бойкой пышкой, по которой будут сходить с ума сокурсники. Пока по ней сходил с ума только Захар, да и тот периодически косился на более созревших особ, которых привел приятель.

      Мое поколение, с которым здесь играл, дружил и дрался, разъехалось – по учебе, по работе, в армию. Кто-то загремел в места не столь отдаленные. Кто-то женился и переехал. Во дворе обосновалась новая компания. Они еще не подошли, а в глазах уже читалась свойственные юности неловкость, вспыльчивость, колючая отчужденность и вымученное нахальство. Верховодил долговязый парниша с раздраженно прищуренными глазами. На вид – лет восемнадцати, худой, но спортивный. Одет просто, впрочем, в нашем городишке любое выделение из толпы каралось.

      Девицы были примерно его ровесницами. Рыжая худышка с чутким носиком хорька, выискивающего добычу, первой вырвалась из объятий, хлипкий задик запрыгнул на перила беседки. Когда она села на парапет, даже проминаться было нечему.

      Вторая являлась антиподом предыдущей – большая и плотная, пухлощекая, крашенная в цвет свежевымытого катафалка, чернотой напоминала Мадину, волосы тоже просто спускались на плечи, но краска и естественность – разные вещи. Одна была, другая казалась. Лопающийся от содержимого бюстик брюнеточки звал на подвиги, крупная фигура дышала чувственностью, однако во взгляде пряталась некая конфузливость за свой внешний вид и все, что здесь происходит. Девушка словно стеснялась этого, хотя, допускаю, всего лишь внутренне посмеивалась. Серые глаза как бы говорили: «Видите, уважаемый, чем дети тешатся? И мне приходится, я же с ними».

      – Какой у тебя брат. – Девушки смерили меня озорно-заинтересованным взглядом, демонстративно ушедшим в плотоядность. – Познакомь.

      Такое внимание к моей персоне сестренку обрадовало, подростки обожают, когда находится повод чем-то возгордиться.

      – Саня, это Данила, а это Ната и Даша.

      Данила нехотя снизошел до пожатия руки, девушки кивнули. Рыжий хорек оказался Натой, а Дашей звали крупную брюнетку. Данила расправил руки как Христос над Рио-де-Жанейро:

      – Звезды нашего двора: Маша, Даша и Наташа. Не имена, поэма!

      – Беседка превращается в трехзвездочную, – пошутил я.

      Только рослая Даша чуть растянула губки, остальные либо не поняли, либо проигнорировали. Компания унылой змейкой