Зяблики в латах. Георгий Венус

Прапорщик Морозов сидел во дворе своего взвода.

      – Нет, говорят, отходить не будем, – сказал он, когда я передал ему разговор Нартова с Синюхаевым. – Туркул бросит в контратаку. Только что у меня поручик Ауэ был. Из штаба… – На минуту прапорщик Морозов замолчал. – Но я о другом… За Ладина побаиваюсь, – уже тише продолжал он. – В штабе кавардак, – где там теперь возиться!.. Поделом или нет – не нам судить… А жалко!

      «И откуда это запоздалое толстовство!» – думал я, вспоминая, как неделю тому назад вольноопределяющийся Ладин, бросив винтовку на землю, отказался идти в разведку.

      «Эх! Не поздоровится!..»

      По дороге, взбрасывая копытами красную пыль, летел конный ординарец.

      – Строиться! – крикнул он, и красная пыль за ним понеслась дальше.

      Мозоль попала под складку портянки. Хорошо бы переобуться, да где там!

      – Реже!

      «В бой, – говорил постоянно поручик Ауэ, – рота должна идти, как на учение».

      – Ре-же!.. Ать, два!..

      – Мы с тобой не тужим, для веселья служим, – шутил, перегнувшись к соседу, унтер-офицер Филатов. – День в карты играем, день по врагу стреляем…

      – Отставить разговоры!.. Ре-же! – И поручик Ауэ обернулся ко мне: – Прапорщик, подтяните!

      Под моими глазами качалась сутулая спина рядового Бляхина, несколько дней тому назад переведенного к нам из комендантской команды.

      «И в ногу ходить не умеет, – думал я, – и штыком болтает…»

      – Прапорщик Морозов! – вновь закричал ротный. – Научите Бляхина носить винтовку. На одиночном…

      – Ре-же!

      Около штаба полка мы остановились.

* * *

      Прапорщик Морозов, временно оставшийся за ротного, роты распускать не хотел. Послать к колодцу по одному штыку со взвода…

      – За водой! Живо!

      Я также пошел к колодцу – переобуться и омыть до крови растертую ногу.

      Филатов и еще два солдата, с головы до ног обвешанные флягами, возились над ведром. Наполняя фляги, они топили их под булькающей водой. Но фляги легкими поплавками вновь всплывали кверху, ударяя солдат по пальцам. Филатов смеялся.

      Бляхин, посланный от 1-го взвода, бродил немного поодаль, по огороду. Набивал огурцами карманы широких штанов.

      – Гляньте-ка! – вдруг крикнул он, склонившись над грядкой. – Солдат тут лежит!

      Подбородком в землю, под черным саваном мух, разжав брошенные в кровь ладони, у ног Бляхина лежал Ладин. Бляхин пытался заглянуть ему в лицо, гнал мух, толстой корой облепивших небритые щеки расстрелянного. Но мухи, сытые и тяжелые, не улетали. Только подымались и, вися в воздухе, лениво и сонно гудели. Филатов снял фуражку.

      – Свой ведь, господи! – перекрестился…

      – Свой, говоришь? – Бляхин медленно повернул к нам плоские, как медяки, глаза. – Жаль своего человека… Видно, долго человек мучился… А коль не допущать этого желательно, так не в грудь, говорю, – в ухо целить нужно… Боком и – раз! Гладко!..

      Рота на дороге уже подравнивалась. И опять:

      – Ре-же!..

      На окраине города стоял серый, заплеванный грязью