Зяблики в латах. Георгий Венус

хвосту, негодяи, прицепили! Ну и трясет! – ворчал раненный в плечо поручик Бронич. – И солому сменить ленятся… Эй, санитары!

      – Господи! Бог ты мой!.. Го-спо-ди!.. – Молодой солдат-кавалерист, раненный в живот, шаркал по полу разжатыми ладонями. – Санитар, испить бы!.. Са-ни-тар!..

      – Санитар, эй! – подхватил кто-то.

      – Санитар!

      – Сестра!

      – Сволочи!..

      В теплушке, кроме раненых, никого не было.

* * *

      …Над крышей гремел ветер. Когда на каких-то маленьких станциях поезд останавливался, за черной щелью наших дверей гудели телеграфные провода. Но вот провода загудели с обеих сторон теплушки.

      Мы приближались к Харькову.

      В Харькове мы подъехали к пассажирскому вокзалу.

      – Испить бы, о го-спо-ди, и-испить!..

      – Вот подожди, разгружать будут.

      Я подполз к тяжелой двери. Окровавленный и грязный солдат-марковец помог мне раздвинуть ее, и я выглянул на перрон.

      Из соседних вагонов выходили пассажиры. Сейчас же за нашей дверью рыхлая, со всех сторон закругленная дама взасос целовала какую-то плоскую девицу в шляпке с васильками. Мимо них, потряхивая коробкой конфет, пробежал высокий седой мужчина в английском пальто нараспашку. Два толстяка в пенсне подзывали пальцами носильщика.

      – Господа! Позовите врача. Господа, да послушайте!..

      К теплушке никто не подошел.

      – Э, вы там – с чемоданами! Тыловое сало!..

      Наконец вагоны рвануло.

* * *

      – Это же это же это же, черт черт знает, что такое!.. Мане-врируют!.. Ой, трясет!.. Доктор! Это же черт… ой, док-тор!..

      Поручик Бронич схватился за ключицы, качнулся вперед, но вагоны опять рвануло, и он повалился спиной на солому. Солдат-марковец стоял на коленях. Тоже раскачиваясь, пытался держать перевязанную руку на весу.

      – А для ча страдать и маяться? Для ча это, коль они по справедливости не поступают?.. – ворчал он глухо. – Буржуев, как водится, повыпускали, а на разгрузку опосля только, мать их в тринадцать гробов чертову дюжину!

      – Го-спо-ди, испить бы!.. О, господи-и-и!

      …Поезд разбивали. Наши теплушки подбрасывало и толкало.

      – Ах, так! – вдруг не выдержал поручик Бронич. – Так?.. – И, выхватив наган, он стал стрелять в потолок теплушки – раз! раз! раз!

      – Доктор-р-р!..

      Когда на вокзале Харьков-Товарная нас наконец стали разгружать, солдат-кавалерист уже не просил пить. На носилки его не положили. Взвалили на плечи.

      «Мертвый!..»

* * *

      По разгрузке работали санитары-студенты. Нога моя ныла. Мне казалось – брезент носилок пропитан кровью, и я закрыл глаза.

      – Да вы ли это? Какая встреча!..

      С повязкой Красного Креста вокруг рукава надо мной стоял Девине. Я взглянул на него, удивленный:

      – Вы?

      – А как же! Работаю. Как же! – быстро заговорил он. – Искупаю, так сказать, вину перед родиной. А вас и не узнать, господи!.. Ваш дядя… Да я сейчас же…

      – И вас не узнать! – перебил его я. – Толстеете? Ну, ничего, ничего… искупайте!.. Видно, впрок вам идет…

      Желая казаться обиженным, Девине