Поиски национальной идентичности в советской и постсоветской массовой культуре. Кирилл Королев

картин И. Я. Билибина и В. М. Васнецова, в издании в серии «Литературные памятники» в 1950 году таких текстов как «Повесть временных лет» и «Слово о полку Игореве» (тираж в каждом случае 10 000 экз.); также в эти годы увидели свет повесть «Юность полководца» (об Александре Невском, 1952) и завершающий роман (1955) «монгольской» трилогии В. Яна (о трактовке славянского метасюжета в советском историческом романе см. ниже).

      Идеологическая неопределенность после смерти И. В. Сталина и особенно после разоблачения «культа личности» на XX съезде КПСС в 1956 году способствовала кратковременной деактулизации «национального вопроса» в пропаганде и массовой культуре (настал короткий период «оголтелого западничества», по выражению П. Вайля и А. Гениса), однако уже в конце 1950-х годов руководство страны вновь заговорило о ценностях национальной, то есть русской традиции. Отмечу, кстати, что новый виток «борьбы с космополитизмом» и за национальную традицию в конце 1950-х – начале 1960-х годов (кампании против современного искусства) сопровождался возобновлением гонений на православную церковь263, которая для части советской интеллигенции ассоциировалась именно с ценностями национальной традиции. Этот и подобные ему факты позволили И. Брудному сделать вывод о том, что «хрущевское неуклюжее обращение с интеллигенцией (автор видит в интеллигенции – в широком смысле – олицетворение советской массовой культуры. – К. К.) отпугнуло некоторых интеллектуалов, заставив отойти на националистические позиции и образовать некое неопределенное движение»264. Этот вывод вряд ли можно назвать абсолютно корректным, тем более что, по И. Брудному, весь русский культурный национализм позднего советского периода сводился к творчеству писателей-«деревенщиков», однако среди совокупности причин, способствовавших укреплению позиций русского национализма в советской массовой культуре была, вероятно, и эта. Свидетель и непосредственный участник возрождения националистического дискурса в 1960-х годах А. Л. Янов вспоминал: «…история словно бы оживала перед нашими глазами. Из-под глыб замшелой идеологии вдруг стали пробиваться свежие удивительные голоса, толковавшие о необходимости национального возрождения, о возвращении к национальным корням и спасении России… В домах интеллигентов, в клубах и университетах появлялись люди самого разного возраста – и старики, и юноши, – призывавшие вернуться „домой“, к „святыням национального духа“, торжественно декламировавшие о „земле“ и „почве“, – словно ожили славянофилы 1830-х гг.»265.

      Советский народ, «новая историческая общность», о завершении формирования которой объявила в 1961 году новая Программа КПСС, как будто представлял социуму новую идентичность с общими ценностями. Но, как и в 1930-х годах, быстро выяснилось, что общая «наднациональная» идентичность и общая перспектива – не более чем миф, что

263

Об этих гонениях см.: Шкаровский М. В. Русская Православная церковь при Сталине и Хрущеве. М.: Изд-во Крутицкого подворья; Общество любителей церковной истории, 2005. Отмечу здесь, что все-таки основной мишенью в данном случае была не РПЦ, а неофициальные религиозные практики и группы, а также «сектанты». Подробнее об это см.: Митрохин Л. Н. Баптизм: история и современность (философско-социологические очерки). СПб.: РХГИ, 1997. С. 42—62; Никольская Т. К. Русский протестантизм и государственная власть в 1905—1991 годах. СПб.: Изд-во Европейского ун-та, 2009; Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в XX веке. М.: Республика, 1995.

264

Brudny Y. Reinventing Russia. Russian Nationalism and the Soviet State, 1953—1991. Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1998. P. 59.

265

Янов А. Л. Русская идея и 2000 год. // Нева. 1990. №9. С. 156.