Хорнблауэр и «Атропа». Сесил Форестер

совершенно темно, январский рассвет еще не думал начинаться. Устойчивый ветер дул с запада. Днем он, вероятно, усилится. На набережной Хорнблауэра остановил громкий окрик.

      – Свой, – сказал Хорнблауэр, распахивая плащ, чтобы фонарь осветил его мундир.

      – Приблизьтесь и назовите пароль!

      – Вечная память, – сказал Хорнблауэр. Он сам выбрал этот пароль – одна из тысячи мелочей, которые надо было предусмотреть вчера.

      – Проходите. Все в порядке, – сказал часовой.

      Это был ополченец – на время, пока тело лежит в Гринвиче, пришлось повсюду расставить часовых, чтобы публика не забредала, куда не положено. Госпиталь был освещен, и оттуда уже слышался шум.

      – Губернатор одевается, сэр, – сказал одноногий лейтенант. – Мы ждем, что официальные лица начнут прибывать в восемь.

      – Да, – сказал Хорнблауэр. – Я знаю.

      Он сам составил расписание. Государственные сановники и высшие флотские офицеры прибудут по дороге из Лондона, чтобы сопровождать тело по воде. А вот и само тело, в гробу, помост, на котором стоит гроб, укрыт флагами, трофеями и геральдическими значками. А вот и губернатор, хромающий от ревматизма, его лысина сияет в свете ламп.

      – Доброе утро, Хорнблауэр.

      – Доброе утро, сэр.

      – Все готово?

      – Да, сэр. Но ветер с запада, и свежий. Он будет сдерживать нас.

      – Боюсь, что так.

      – Он, конечно, замедлит продвижение процессии, сэр.

      – Конечно.

      – Раз так, сэр, вы бы премного меня обязали, проследив по возможности, чтобы плакальщики отправились вовремя. Задерживаться нельзя никак.

      – Постараюсь, Хорнблауэр. Но я не могу торопить адмирала флота. Я не могу торопить лорда Сент-Винсента. Я не могу торопить лорд-мэра – ни даже его представителя.

      – Понимаю, это будет очень трудно, сэр.

      – Я постараюсь, Хорнблауэр. Но все равно они должны будут позавтракать.

      Губернатор указал на соседнюю комнату, где матросы с траурными повязками накрывали на стол под присмотром одноногого лейтенанта. На буфете уже стояли пироги, ветчина, запеченное мясо, на ослепительно белой скатерти – серебряные приборы. На маленьком буфете надежный унтер-офицер расставлял графины и бутылки.

      – Хотите подкрепиться? – спросил губернатор.

      Хорнблауэр взглянул на часы – это уже вошло у него в привычку.

      – Спасибо, сэр. У меня есть три минуты.

      Приятно было поесть, тем более, что он на это совсем не рассчитывал. Приятно было проглотить несколько кусочков ветчины, которые иначе отправились бы в желудок адмирала Паркера. На глазах у изумленного унтер-офицера Хорнблауэр запил ветчину стаканом воды.

      – Спасибо, сэр, – сказал он губернатору, – теперь мне пора идти.

      – До свиданья, Хорнблауэр. Удачи вам.

      На набережной уже начинало светать – достаточно, чтобы, по определению Магомета, отличить черную нитку от белой[6]. Река кишела разнообразными мелкими судами. Ветер доносил плеск весел и отрывистые морские команды. Вот шлюпка с «Атропы», на корме

6

Коран, сура 2, аят 187 (о посте): «Ешьте и пейте, пока не станет различаться перед вами белая нитка и черная нитка на заре, потом выполняйте пост до ночи». – Пер. И.Ю. Крачковского.