Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том четвертый. Нелли Шульман

все купил, – одними губами сказал Генрих, – и вообще, он в рот смотрит, и мне, и тебе, и Максу… – заранее заехав в ювелирную лавку, Генрих обо всем договорился. Он позвонил гауптштурмфюреру, в его комнаты, у Кудам, пригласив того на прогулку по Берлину.

      – В общем, все прошло удачно, – подытожил муж, – и я не думаю, что он станет болтаться на вилле. Макс уедет, после нового года, и он тоже… – Марта поняла:

      – Генрих сидит на месте мамы. Она мне оставила конверт, с письмом и крестиком, и ушла, чтобы не вернуться… – найдя под столом руку мужа, Марта погладила теплую ладонь:

      – Генрих никуда не уйдет. Мы вместе, навсегда… – девушка, устало, отозвалась:

      – Хочется надеяться, что ты прав, и после рождественского обеда мы его больше не увидим… – она отставила пустую чашку:

      – Не стоит о нем говорить… – Марта поморщилась, – после войны его повесят, как и остальных… – взглянув на ее бледные щеки, Генрих, решительно, поднялся:

      – Тебе сейчас не помешает прогулка в лесу, и хороший обед, в ресторане, у воды… – он окутал плечи Марты собольей шубкой:

      – Я тебя люблю. Пойдем… – он посмотрел на небо, – надо пользоваться ясной погодой… – усадив жену в мерседес, Генрих помахал ювелиру. Пожилой человек запирал двери лавки, пудель крутился у его ног:

      – После войны я куплю Марте самое лучшее кольцо, – Генрих завел машину, – в конце концов, мы в ювелирной лавке встретились… – он бросил взгляд на решительный профиль жены:

      – Не говори ничего. Она сейчас о матери думает, ей тяжело… – дворники смели со стекла палые листья. Вывернув на Кохштрассе, Генрих повел машину на запад, к Груневальду.

      Высокая пара, в эсэсовских шинелях, медленно шла по аккуратной дорожке, вдоль берега реки Хафель. На деревянных скамейках блестели медные таблички: «Только для арийцев», рядом стояли чистые урны. Лес Груневальд, на рассвете, убирали дворники, уносившие холщовые мешки в кузова грузовиков:

      – Виллем рассказывал, – тоскливо подумала Тони, – как хорошо в Арденнах осенью. Холмы усыпает бронзовая листва, небо голубое, пахнет хвоей и свежим ветром, с Ботранжа. Он обещал, что мы пойдем по грибы. Я Уильяма водила грибы собирать, под Москвой. Маленькому нравилось… – белокурые волосы сына играли золотом в утреннем солнце. Он шел, держа Тони за руку, в шерстяном пальтишке, с якорями. Малыш помахивал жестяным, маленьким ведерком:

      – Мы боровик нашли… – Уильям, зачарованно, остановился: «Мама, грибочек! Большой!».

      – Он побежал к сосне, хвоя пружинила под ногами, пели птицы… – Тони помнила прикосновение ладошки сына, – но не захотел срывать гриб. Стоял, открыв рот. Белка спустилась по сосне, мы ей шишку бросили. В России рыжие белки, как в Арденнах… – ночами, в Барселоне, Виллем рассказывал о родных местах, о белках и оленях, о лисьих норах и гнезде сокола, на крыше замка, о старом, времен Арденнского Вепря, мосте:

      – Папа меня взял форель ловить, когда