Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том четвертый. Нелли Шульман

поедем в Брюссель, навестим оперу, нас пригласят ко двору. Барон и баронесса де ла Марк… – Тони опустила веки, – Виллем откажется от обетов. Он любит меня, только меня… – фон Рабе, вежливо, указал в сторону террасы:

      – Мы могли бы выпить по чашке ромашкового чая, фрейлейн Антония. Я провожу вас обратно в санаторий… – Отто еще требовалось проверить документы девушки, но здесь он затруднений не предвидел. В школу принимали только истинных ариек.

      Тони приказала себе улыбнуться:

      – Большое спасибо, оберштурмбанфюрер. Вы меня балуете, очень щедро с вашей стороны… – проходя в распахнутую перед ней дверь кафе, Тони хмыкнула:

      – Не завидую его будущей жене. Кроме ромашкового чая, и детей каждый год, она ничего не получит. У меня и Виллема появится много детей, мы еще молоды… – о девочке, оставленной в Куйбышеве, Тони не вспоминала. Тем более, она не думала, о безымянном младенце Журавлевых:

      – Незачем, – давно решила она, – ребенок меня не интересует. Журавлевы о ней позаботятся, она вырастет в холе и неге, в семье крупного чина… – кафе отделали в народном стиле, с деревянной резьбой и кружевными занавесками на окнах:

      – Погода хорошая… – Отто пошел к террасе, – полезно находиться на свежем воздухе…

      – Даже не оглядывается, – Тони последовала за ним, – он уверен, что женщина никуда не денется. Образец истинного арийца… – видимо, вспомнив о правилах приличия, Отто пропустил ее вперед. На террасе был занят всего один столик. Мужчина в штатском, хорошем кашемировом пальто, сидел спиной к входу. В каштановых волосах светились рыжие пряди, шарф он небрежно кинул на спинку стула.

      – Генрих, Марта! – раздался сзади голос оберштурмбанфюрера:

      – Тоже решили прогуляться? Позвольте вам представить, подруга Эммы по школе, фрейлейн Антония… – Тони узнала бронзовые волосы девушки:

      – Мы виделись в Цюрихе, весной сорокового года. Я приехала из Рима, с Уильямом, с запиской от Воронова. Ее мать поселила нас в отеле. Девушка водила нас в зоопарк, на карусели. Потом я улетела в Будапешт, где меня ждал Воронов. Она работник НКВД, как и ее мать. Или они вовсе не мать с дочерью? Я еще тогда думала, что они не похожи. Только повадки одинаковые. Она может оказаться агентом, здесь, в Берлине. Она сообщит обо мне в Москву… – девушка расстегнула соболью шубку и сняла шляпку. Дочь фрау Рихтер взглянула на нее, безмятежными, зелеными глазами. Поднявшись, она протянула руку Тони: «Марта фон Рабе, очень приятно».

      На террасе кафе висел репродуктор. Передавали программу народной музыки. Они сделали заказ, официант ушел. Марта взяла руки Генриха в свои:

      – Я песню в Пенемюнде пела. Не думай о таких вещах, милый, пожалуйста. Все будет хорошо, родится наше дитя… – вернувшись из Варшавы, Генрих никак не мог справиться с изумлением. В конце лета, когда он уезжал в Польшу, почти ничего не было заметно:

      – Толкается, – сказал