Футбол в зрелом возрасте. Леонид Могилев

чтобы чайку пачечку вскипятить. А потом завернуться в поролон и попробовать проснуться утром. Кабинет директора. Где вы теперь, уважаемая дама или господин? Не припоминаю, кто здесь был на хозяйстве в последние времена. Похрустывают осколки шприцев под каблуками. Бывшая школа пахнет тленом и смертью. Выйду-ка я отсюда…

      Машина ждет. Могла бы и не ждать. Сомнительный пассажир, места те еще. Нет, на месте Геннадий Федорович.

      – Ну как? Удовлетворен? – спрашивает он меня.

      – Вполне. Куда еще тут люди приезжают из города?

      – Сауна «Островок». Все в лиловых тонах.

      – Рожи у баб тоже лиловые?

      – Не пробовал. Не знаю. Париться будешь?

      – Не… Бани ненавижу. Поедем пока на берег. Моря хочу.

      И мы поехали, благо тут всего за угол свернуть. Шевелят хоботами краны, паром не наблюдается, жители идут по своим делам. Рыбу ловят, но как-то не массово, а вроде бы сезон.

      – А рыбаки где?

      – Какие?

      – Местные. Тут же было битком. Встать некуда.

      – Может, половить хочешь? Сгоняем за снастью…

      – Не. Ни мыться, ни ловить. Давай на открытые пространства.

      Опять мы у жерла туннеля. Я смотрю на море, Гена вышел из машины, из своего красного «Вольво», и разминается. Ветошку вынул и протирает стекла. Я иду на берег, туда, где сарайки, похожие на эллинги, где камни и лодки в разной степени самодостаточности и горы мусора. Ну да. Теперь, когда добраться сюда можно легко и непринужденно, с шашлыками, с водкой и пивом, разруха пикника на обочине достигла и сих берегов. А вот и рыбаки. На мосту они. Значит, здесь сейчас главное. Я сажусь на бетонный пень и смотрю на ловцов удачи, потом на море и небо, потом опять на рыбаков. А время-то катит к полудню. Поскрипывают круги бытия. Я встаю, собираю вокруг себя коробки из-под сока, бутыли-полторашки, щепки и головешки прошлых кострищ под мангалами. Холод, тьма и разруха. Поджигаю… Горит костерок, лиловится пламя. Если поехать сейчас домой, выпить водки и улечься спать, неминуемо буду найден, разбужен и принужден к торжеству. Выпить нужно прямо здесь. На свежем воздухе. Я иду к Геннадию Федоровичу.

      – Ты постой, а я схожу кое-куда?

      – Зачем идти? Ехать нужно. Далеко ли собрался?

      – Водки купить.

      – Так тут общепит есть. Бар.

      – На воздухе хочу.

      – Хочешь – пей.

      Геннадий Федорович открывает багажник, достает оттуда дипломат, а из него перцовую на меду.

      – Себе брал.

      – Ладно. Попробуем поверить.

      Я свинчиваю пробку на «Немирове», делаю большой глоток, возвращаюсь с бутылкой к костерку. Уходит хлад, теплое и доброе возвращается. Гена присаживается рядом.

      – Потом куда? Обедать?

      – Не. Не хочу.

      – Опьянеешь.

      – Не, – говорю я и еще прихлебываю из бутылки, – не захмелею. Это совсем другое.

      Небо там, где зыбкий призрак Кронштадта или только ощущение призрака. Залив, который все же часть моря или его предчувствие. Кронштадт – место силы. Силы, которой больше нет. Есть та самая призрачная химера. Зыбь и марь. Таджики красят поребрики