Божественная комедия. Данте Алигьери

и как ты мог сюда вступить —

      ¹⁶ Не знаю я, но говорит мне что-то,

      Что флорентинцем должен сам ты быть,

      И если так, – то мне пришла охота

      ¹⁹ Тебе свое прошедшее раскрыть.

      Во мне ты видишь графа Уголино,

      А он, – скорбей земных моих причина,

      ²² Неумолимой стоящий вражды,

      А он – архиепископ Руджиери.

      Рассказывать теперь мне нет нужды

      ²⁵ О бешенстве, живущем в этом звере,

      О том, как вкрался в душу мою он,

      И как потом я им был умерщвлен.

      ²⁸ Но ты не знал, как умер Уголино

      И как была мучительно тяжка

      Моя, для всех безвестная, кончина.

      ³¹ Узнай о ней и помни, чья рука

      Меня так покарала беспощадно,

      И почему так злобна и дика

      ³⁴ Моя вражда к проклятому. Я жадно

      Следил в тюрьме за скудным светом дня

      В пустынной башне. Нынче в честь меня

      ³⁷ Тюрьма та Башней Голода зовется.

      Я не однажды видел из окна,

      Как вновь являлась на небе луна,

      ⁴⁰ Но долго ль мне в тюрьме жить приведется,

      Не ведал я. Вдруг мне приснился сон,

      Мне разъяснил все будущее он.

      ⁴³ Во сне мне Руджиери представлялся:

      Как будто на охоте он гонялся

      За волком и волчатами. Пред ним,

      ⁴⁶ Спустив собак, при виде той приманки,

      Неслись с безумным гиканьем своим

      Сисмонди, Гуаланди и Ланфранки.

      ⁴⁹ Не в состоянье бегство продолжать,

      Волк и волчата стали уставать,

      И страшные картины мне приснились,

      ⁵² Как зубы псов в усталых жертв вонзились

      И грызли их и рвали их бока.

      За тяжким сном глаза мои открылись.

      ⁵⁵ Ночная тьма казалась глубока,

      Еще заря не золотила неба,

      Но сердце охватила мне тоска,

      ⁵⁸ Когда, во сне заплакав, стали хлеба

      Со мною дети бывшие просить.

      Бесчувственным вполне ты должен быть,

      ⁶¹ Когда теперь вполне не сострадаешь

      Тем мукам, что почувствовал отец,

      И если ты теперь не зарыдаешь,

      ⁶⁴ Когда же ты рыдаешь наконец? —

      Мы встали все; уж час тот приближался,

      Когда к нам сторож с пищею являлся,

      ⁶⁷ Но я ужасный сон припоминал,

      Я верил в этот сон и – сомневался.

      Так время шло, и вдруг я услыхал,

      ⁷⁰ Что вход в темницу нашу забивался.

      Я пристально взглянул в лицо детей,

      Но промолчал, не находя речей.

      ⁷³ Во мне как будто сердце камнем стало,

      И слезы не бежали из очей.

      Но детский плач меня язвил, как жало…

      ⁷⁶ Мне юный Ансельмуччио сказал:

      «Отец, отец, скажи мне, что с тобою?

      Зачем же ты смотреть так дико стал?»

      ⁷⁹ Я был измучен внутренней борьбою,

      Но не заплакал и не отвечал.

      Так день прошел, и новый день настал.

      ⁸² Когда ж скользнул в темнице нашей снова

      Печальный