Божественная комедия. Данте Алигьери

на земле в дни прежние. Потом

      ⁷⁶ На каждой шее призрака заметил

      Я сумки разных красок. Украшал

      Те сумки знак особенный¹. И светел

      ⁷⁹ Дух каждый становился и дрожал

      От радости, когда с особым знаком

      Свою суму глазами пожирал.

      ⁸² Я подошел поближе, чтоб под мраком

      Их рассмотреть, и на одной суме,

      Которая желта была, под лаком

      ⁸⁵ Льва синего я разглядел во тьме.

      Затем я не оставил обозренья:

      На красной сумке видно стало мне

      ⁸⁸ Гусыни небольшой изображенье,

      Которая, как снег, была бела.

      Вот далее явилось привиденье,

      ⁹¹ И белая сума его была

      Украшена свиньею голубою,

      И эта тень тогда произнесла:

      ⁹⁴ «Скажи, зачем ты занесен судьбою

      Сюда и в эту яму погружен?

      И знаешь ли, кто рядом здесь с тобою

      ⁹⁷ Появится? Я вижу, смертный сон

      На голову твою не опустился,

      Так знай, что Витальяно² осужден,

      ¹⁰⁰ И хоть в Аду пока он не явился,

      Но вечно здесь он осужден страдать.

      Так уходи ж отсюда!.. Поселился

      ¹⁰³ Как Падуанец, здесь я, чтобы внимать

      Такие флорентинцев восклицанья:

      «О, рыцарь полновластный! Будем ждать,

      ¹⁰⁶ Что он сойдет в мир вечного страданья

      С той сумкой, где три клева он носил…»

      И призрак, кончив горькое сказанье,

      ¹⁰⁹ В одну минуту рот свой искривил

      И высунул язык свой он; так точно

      Облизываться бык иной любил.

      ¹¹² Меж тем, боясь, чтобы меня заочно

      За медленность учитель не корил,

      Я поспешил назад к нему нарочно

      ¹¹⁵ И за тенями больше не следил.

      Учитель мой уже сидел в то время

      На раменах чудовища и был

      ¹¹⁸ Готов лететь. «Садись, двойное бремя

      Ему легко; будь тверд теперь и смел.

      Отсюда спуск, – скалы отлого темя, —

      ¹²¹ Опасен нам, и ты бы оробел

      Без помощи чудовища спускаться.

      Хочу, чтоб в середине ты сидел,

      ¹²⁴ Иначе хвост, что очень может статься,

      Тебе дорогой может повредить».

      Как человек, успевший растеряться,

      ¹²⁷ Когда его в ознобе станет бить

      Лихая лихорадка и, синея,

      Захолодеет тело, – может быть,

      ¹³⁰ Таков был я. От ужаса бледнея,

      Учителя слова я услыхал,

      Но, увещанья слыша, стал бодрее,

      ¹³³ Как раб, который возле увидал

      Бесстрашного владыку. Поместился

      Я на плечах чудовища, желал

      ¹³⁶ Просить певца, но только не решился

      Ему сказать: «Ах, обними меня!»

      Но мысль мою он понял, наклонился,

      ¹³⁹ Привлек к себе, руками охраня,

      И крикнул так: «Ну, Герион, в дорогу!

      Ты, ношу непривычную ценя,

      ¹⁴² Спускайся вниз кругами понемногу:

      Пусть будет тих могучий твой полет».

      Я затаил в себе души тревогу,

      ¹⁴⁵