Святая Грусть. Николай Гайдук

охранник, – вон на той кобыле!

      Что ты сказал?

      – Царь, говорю, дожидается. Шевелись! – Усы охранника тряслись от смеха, «тигровый глаз» купался в весёленькой слезе.

      Фалалей серьёзен был. Шагая, под ноги смотрел. Турецкий сафьян, мягко и нежно обнимая ноги, скрадывал шаги на мраморных ступеньках дворца.

5

      Не изменяя распорядку своего рабочего дня, царь сидел в роскошном рабочем кабинете. Бумаги подписывал. Время от времени рука его тянулась к дорогой шкатулке – малахит с травяными и листвяжными разводьями. Крышка открывалась. Царь вынимал печать с гербом и двуглавым орлом – осторожно припечатывал к бумаге.

      Начальник дворцовой охраны первым вошёл в кабинет. Царский кучер за ним…

      Постояли у порога, стараясь не дышать – не мешать государеву делу. Но когда увидели печать в руке царя… Фалалей-то ещё ничего – только плечами пожал в недоумении. А «тигровый глаз» едва не лопнул: так набычился, так увеличился.

      – Печать?! На месте?! – едва не закричал Охран Охранович.

      Светло-соломенные брови государя сердито сбежались над переносицей. Неохотно отрывая глаза от бумаги, он задумчиво спросил:

      – А где же быть ей? Коль не на месте? – внимательные умные глаза государя вдруг наполнились лукавыми искорками, и, подражая голосу Терентия, своего слуги, он проворчал: – Работаешь, работаешь не подкладая рук…

      Глава одиннадцатая. Высокая работа седого звездочёта

1

      Певучее сердечко петуха томилось тревожным предчувствием. Горло странно зуделось последнее время, точно топор почуяло. И ни пить, и ни есть не хотелось ему. И за подружками-несушками не хотелось бегать. И солнце на восходе – на пороге побудки – уже не радовало так, как прежде.

      И оказалось – это не напрасно.

      Сегодня ночью кто-то заглянул в царский курятник.

      Будимир насторожился, кококнул, слетая с насеста.

      – Тихо, тихо, дружок, успокойся, – промолвил чей-то голос, фальшиво-ласковый.

      В темноте шуршал мешок.

      Петуха накрыли. Он отчаянно сопротивлялся, когтями раздирая мешковину, царапая чьи-то вонючие лапы. Но что он мог поделать в тесноте мешка? Его сдавили – начали душить. Ещё минута, если не меньше – и всё, и хана бы ему… Но что-то помешало вертопрахам…

      Бросай! Идут! – раздался шепот.

      Кто? Где?

      Охрана! Близко!

      Подожди, сверну башку ему…

      Бросай, покуда не свернули нам самим!

      Ночные вертопрахи бесшумно скрылись. И тут же в Курятник заглянул один из гренадёров из команды охраны.

      – Да нет, – сказал он кому-то. – Тут всё тихо.

      – Значит, показалось. Ну, пошли, вздремнём.

      Полузадохнувшийся петух какое-то время лежал, раскинув крылья, на мраморном полу Курятника – рядом валялся брошенный скомканный мешок. Полуоткрытым глазом Будимир видел синеющее оконце. Понимал, что надо встать – скоро заря. Но слабость, противная дрожь одолели его.

      «Опоздаю, – толскливо думал он. – Вот будет позору!»

      Солнце брызнуло кровью по небу…

      Будимир