География одиночного выстрела. Андрей Курков

почему же товарищ Абунайка знал про эти беззакония и ничего не делал? – строго спросил народный контролер.

      – А что мог Абунайка делать? Абунайка не сильный, старый и нерусский. Надо, чтобы русский приехал и наказал русского, а Абунайка не может сказать, что русский человек – плохой, Абунайке никто не поверит…

      – Ну ладно, – Добрынин махнул рукою, утомившись от многословия старика. – Скажите, товарищ Абунайка, у вас здесь свой суд есть?

      – Суд? – переспросил старик.

      – Ну да, если кто-нибудь что-то украдет или убьет кого-то, вы его наказываете?

      – Да-а… – ответил старик.

      – Значит, это у вас организовано, и вы знаете, как наказывать? – уточнил Павел.

      – Конечно, Абунайка знает! – подтвердил старик.

      – Тогда вы можете и Кривицкого своим судом наказать? – спросил Добрынин, глядя старику прямо в глаза.

      Абунайка задумался, поднес сухую желтоватую руку ко рту, дотронулся до острых коротких усов.

      – Наверно, можем, – наконец произнес он.

      – Ну тогда берите его и судите! – твердо сказал, как приказал, Добрынин.

      – Абунайка к народу пойдет, суд готовить будет, а на суд русского человека Добрынина позовут! – старик поднялся, поклонился контролеру и ушел.

      – Русский человек еду не кушал? – спросил Ваплах. – Надо кушать, а то холодно будет…

      – Ладно, давай! – устало проговорил Павел.

      Урку-емец снял с печки котел, разлил из него какую-то похлебку по двум глиняным мискам и одну протянул народному контролеру. Подал ему и белую костяную ложку.

      «Эх, хлеба бы сейчас!» – с горечью подумал Добрынин.

      Похлебка была излишне соленой, но вполне съедобной. Съел ее Павел быстро и вспомнил первый рассказ о Ленине и о невкусном национальном супе. «Наверно, это не здесь было», – подумал Добрынин.

      Урку-емец ел медленно и при этом громко чмокал губами. Доев, он опустил пустую миску на пол под печку и снова предложил выпить тарасуна. На этот раз Добрынин не отказался. Во рту сразу стало приятней, но на душе по-прежнему тяжелым камнем лежали впечатления этого дня, и ни о чем другом Павел думать не мог.

      – Абунайка все сделает, – снова угадав мысли Павла, проговорил Ваплах. – Он с народом поговорит, народ его слушается.

      Дальше сидели они молча. Пили тарасун, думали каждый о своем.

      Времени прошло немного – может, два часа, может, три. И послышался снова скрип верхового снега. В чум зашел Абунайка. Зашел деловитой быстрой походкой. И на круглом загорелом лице его было такое серьезное выражение, что Добрынину сразу захотелось встать на ноги. Все-таки серьезные люди всегда вызывают уважение.

      – Суд готов, – сказал старик. – Собаки ждут. Надо ехать.

      Вышли, сели в сани. Старик закричал на собак и хлестнул их недлинной нагайкой. Уже на ходу Павел застегивал свой кожух, хотя после выпитого тарасуна было ему тепло.

      – Где суд-то будет? В Хулайбе? – спросил он старика, сидевшего впереди.

      – Зачем