География одиночного выстрела. Андрей Курков

горящего чума стояли местные жители в красивых отороченных разными украшениями оленьих шубейках. Увидев Абуная, они посторонились.

      Старик подошел к самому пламени, поклонился огню низко, почти до самого снега. Потом запричитал заунывно на своем языке. Тут же и остальные местные жители поклонились огню.

      – Чего это они? – спросил Добрынин у стоявшего рядом комсомольца.

      – Дикие обычаи, – сказал Цыбульник. – Скоро танцевать начнут!

      – А если хозяин дома вернется, где жить будет?! – снова спросил народный контролер.

      Комсомолец пожал плечами.

      Пламя разгоралось сильнее, а старик Абунайка все завывал и завывал на своем языке, размахивая руками и время от времени кружась, как заводной волчок.

      – Я назад пойду, а то холодно, – проговорил комсомолец.

      – Куда назад? – спросил его Павел.

      – В балаган, у старика заночуем сегодня… со мной пойдешь?

      Добрынин подумал и решил остаться и посмотреть на местные обычаи.

      – Ну как хочешь, – произнес напоследок Цыбульник.

      Добрынин подошел поближе к огню, только остановился он чуть в стороне, чтобы не мешать Абунайке, который теперь выкрикивал какие-то звуки, поворачиваясь то к огню, то к слушавшим его местным жителям.

      И вдруг народный контролер почувствовал, как кто-то толкает его в спину, и обернулся, ощущая в своем теле дрожь: то ли от испуга, то ли от холода.

      Сзади стоял уже знакомый Добрынину местный житель, который совсем недавно предлагал народному контролеру обменять котомку на соболя.

      – Сначала привет твоему гладкому лицу и твоей мудрости, потом разговор, – произнес местный житель, заглядывая в глаза народному контролеру.

      – Привет, – оторопело ответил на странную фразу Добрынин.

      – Русский человек вчера приехал? – спросил местный житель. – А я здесь давно живу и много знаю. Зовут меня Ваплахом…

      Когда местный житель назвался, припомнилось Добрынину, как называл этого парня комсомолец, и призадумался он, не услыша в этот раз в нерусском имени ничего ругательного. А ведь Цыбульник имя по-другому произносил…

      – Я – народ не местный, – продолжал парень по имени Ваплах.

      – Да какой же ты народ?! – удивился Добрынин и тут же почувствовал, что приятный теплый хмель прошел, и все в народном контролере и внутри, и снаружи стало холодным и тяжелым. – Народ – это когда много людей, а ты – один человек…

      – Не-е-ет, – упрямо протянул Ваплах. – Я народ – урку-емец… Больше, кроме меня, в этом народе никого нет, не осталось…

      Тут Добрынин задумался. Об урку-емецком народе он никогда не слышал, но это не было удивительно, ведь раньше он думал, что сразу за Москвой страна кончается и начинается заграница.

      – Ну вот… а как русского человека называть? – вдруг сам себя перебил вопросом Ваплах.

      – Павел Добрынин…

      – Если русский человек Добрынин останется одним русским – значит станет он русским народом… а если он потом умрет, то больше русского народа не