География одиночного выстрела. Андрей Курков

костер прямо в балагане, поставил железную треногу и подвесил над еще слабеньким пламенем казанок с водой, куда бросил конский орган и что-то еще. Только после этого он подошел к гостям и сказал:

      – Уже-уже, Абунайка холодец сделает, русский человек Кривицкий будет доволен…

      – Тарасун давай, – полушутливо потребовал у старика комсомолец. – Холодно совсем.

      – Тарасун… – Абунайка кивнул и полез за «кровать», наклонился там, что-то бурча на родном языке, потом вытянул из-за «кровати» бутыль мутного стекла, заполненную молочного цвета жидкостью.

      – Тарасун вкусный… – закивал он, поднимая второй рукой с пола кружки и протягивая их Цыбульнику и Добрынину.

      – Держи, Абунайка тарасуна нальет… тарасун крепкий… не замерзнет совсем… далекий гость пусть первый пьет!

      Добрынин пригубил из кружки и сразу почувствовал, как приятно защипало в горле, и кисловатая теплота покатилась вниз, в самое нутро народного контролера. Он сделал еще один, настоящий глоток и закряхтел, зарыскал взглядом по балагану в поисках закуски или хотя бы занюшки.

      Цыбульник понял, в чем дело, и протянул к лицу Добрынина руку. Народный контролер наклонился к ней и, уткнув нос в меховой рукав куртки, сделал громкий носовой вдох, потом второй.

      – А-а-а! – радостно сказал старик. – Далекому гостю тарасун понравился?

      – Хорош! Очень хорош! – Павел кивнул, одобрительно глядя на хозяина балагана. – А что, каждый день пьете?

      – A-a-a, – заулыбался снова Абунайка. – Далекий гость не знает, что сегодня ночь…

      – Знает! – грубо оборвал его комсомолец. – Далекий гость забыл!

      – Ай, русский человек Цыбульник, не обижайся. Абунайка старый, русский язык знает плохо…

      Разговор был какой-то глупый, и из-за этого Добрынин налил себе еще одну кружку тарасуна.

      Вскоре пришел Кривицкий. Старик громко обрадовался его приходу. Заговорил громко, словно сам был глуховат:

      – Холодец уже-уже будет вкусным! Тарасун свежий! Очень свежий!

      – Давай своего тарасуна! – сказал ему Кривицкий и, получив сначала металлическую кружку, а потом уже и заполнив ее молочной жидкостью, сделал несколько сильных глотков.

      Абунайка захлопотал около костра, снял треногу с казанком и вынес из балагана. Потом вернулся.

      – Уже-уже застынет.

      – Как-то вы неорганизованно тут… – произнес Кривицкий, глядя на Цыбульника и народного контролера. – В балагане гости на полу сидят, а не на хозяйской лежанке!

      Добрынин послушно поднялся и опустился на пол. Комсомолец тоже присел рядом, а потом уже и сам Кривицкий уселся, дополнив собою геометрическую фигуру национального застолья.

      – Ай-яй-яй… – бормотал, роясь за «кроватью», старик.

      – Да, товарищ Цыбульник! – заговорил вдруг Кривицкий, обернув свое по-женски милое лицо к комсомольцу. – Радиограмма была из Якутска. Получили там для тебя шестьдесят восемь спецбюстов вождя, так что когда соберешь с населения партвзносы, поедешь в Якутск. И захватишь там для меня