Закрыв глаза. Федериго Тоцци

он выбился из сил. Ухватиться за узду не удавалось, пальцы попадали в удила, мокрые от злой, зеленоватой пены. И все-таки он старался, как мог, ведь где-то рядом была Гизола, которая уже, должно быть, вернулась из хлева. И дрожал все сильнее. Конские копыта сперва лишь слегка его задевали, а теперь топтали по ногам.

      Тогда Доменико взял кнут и, подойдя к Пьетро, сунул ему под нос.

      – Знаю, что ты надумал. Но я тебя научу работать.

      Гизола подошла к двуколке и помогла ему, счистив сперва об угол колодца налипший на сабо навоз.

      Доменико, все так же не выпуская кнута, отошел переговорить с Джакко, который слушал его, свесив руки и спрятав большие пальцы в кулаки. Вены бугрились под кожей, как длинные вялые дождевые черви под слоем грязи.

      Пьетро не смел поднять глаз на Гизолу, ее взгляд теперь неотрывно следовал за ним. Ноги подгибались – его опять охватила слабость, от которой его болезненное смятение только усиливалось. Гизола снова ему помогла. Когда они снимали красное одеяло, которым был покрыт конь, их пальцы встретились. Укладывая одеяло на сиденье, они столкнулись костяшками. Обоим было больно, но хотелось смеяться.

      Доменико поднялся в двуколку, покосился на Пьетро и опять закричал:

      – Шевелись! Что у тебя на нижней губе? Вытри.

      – Ничего, – испуганно ответил Пьетро.

      И подумал, что, видно, от слов, которые он сказал Гизоле, остался след. Но тут же устыдился своей глупости. Сердце колотилось, словно рвалось из груди.

      Батраки и Джакко попрощались с ними, сняв шляпы. Пьетро едва успел уголком губ подать знак Гизоле – но она внимательно слушала хозяина и лишь нахмурилась торопливо. Тогда Пьетро перевел взгляд на голову лошади, которая уже выкатывала двуколку со двора и, едва оказавшись на дороге, перешла на рысь.

      Закатный свет, скорее красный, чем розовый, поднимался над Сиеной из-за гряды холмов. Но при виде кипарисов, стоявших где вереницей, а где кружком на вершине холма, Пьетро охватило горькое чувство, словно он откололся от чего-то неизмеримо огромного.

      Доменико, когда правил двуколкой, всегда молчал – и на приветствия отвечал кивком. Знакомым девушкам он, однако, улыбался и, придержав коня, тыкал кнутом в середину передника. Пьетро, потупив глаза, отворачивался и краснел. Но внимание тут же переключалось на ноги лошади. Их ритмичный стук будто подстраивался под мелодии, звучавшие у него в голове.

      Пьетро настолько забросил учебу, что к маю директор исключил его из школы.

      Доменико вытащил из брюк ремень и всыпал ему – так сильно, что даже Анна расплакалась. Но наутро об этом уже не вспоминали.

      – Это его злые люди сглазили, – объяснила Анна Ребекке.

      Она каждый день читала святому особые молитвы, но серьезно поговорить с мужем ей так и не удалось – он всякий раз отвечал:

      – Не сегодня.

      Когда же она пыталась придержать его за рукав куртки, отрезал:

      – Займись им сама. Еще и ты теперь…

      На большее она не отваживалась – из страха, что муж отыграется на Пьетро. И под предлогом, что его довели, задаст