Закрыв глаза. Федериго Тоцци

не видел. Казалось, и поле, и вся тень за ней отзываются на малейшее ее движение.

      – Отстаньте! Поговорим в другой раз… в другой раз, я сказала!

      Пьетро чудилось – все тело его пропадает, растворяется в этом вечере.

      – Я люблю вас, – прошептала Гизола.

      И бросилась бежать, метнувшись в сарай и выскочив с обратной стороны: к гумну направлялся хозяин. Он шел в своих огромных ботинках, шумно дыша, так что голова ходила вверх и вниз. Пьетро остался стоять. Найденным в кармане камушком он оббивал угол сарая, даже не чувствуя, что сдирает кожу на костяшках.

      Доменико посмотрел на него и засмеялся – Энрико, шедший за ним батрак, подхватил.

      – Ты что, спятил? Чего стенку портишь?

      Потом повернулся к Энрико:

      – Та негодница хоть сбежала вовремя.

      – Да они еще дети оба. Им бы все резвиться, – вступился Энрико, думая, что хозяин благоволит Джакко и Мазе. Но Доменико, довольный случаем поставить на своем, возразил:

      – Я в этом побольше тебя понимаю. Молчал бы.

      – Да, раненько они начали, – тут же согласился Энрико. И высказавшись, как всегда, сглотнул.

      Выговор испугал Пьетро. Он сразу забыл о Гизоле. Но был еще во власти слишком сильного для него очарования. Он направился к отцу – тот, взяв лошадь под уздцы, разворачивал ее к дороге.

      – Залезай.

      Пьетро послушно сел в коляску, вытирая испачканные в земле руки и стараясь не встречаться ни с кем взглядом.

      Конь танцевал перед открытыми воротами. Тогда Доменико стал хлестать его по ногам выше бабок. Животное попятилось и встало на дыбы, коляска ударилась в стену.

      – Стоять. Я тебе покажу. А если до тебя не дойдет…

      И стегнул кнутом.

      – Если и до тебя не дойдет, как надо себя вести…

      И стегнул еще раз.

      – Так я тебя научу. Стой смирно.

      Перехватив кнут, он стукнул рукояткой по храпу. Конь тряхнул головой, и Пьетро хотел уже слезть.

      – Сиди, где сидишь. А то тоже кнута получишь.

      Собравшиеся батраки смотрели с беспокойством. Им не терпелось, чтобы хозяин уезжал поскорее, а то вдруг и на них разозлится, да так накинется, что может и за палку схватиться.

      Конь притих.

      Доменико сунул кнут Пьетро и, встав перед лошадью, стал застегивать куртку.

      – Запомни, все должны меня слушаться! Вот видишь – стоишь теперь смирно. А мне торопиться некуда, как захочу – тогда и сяду.

      И в доказательство то расстегивал, то застегивал куртку, останавливаясь всякий раз, как лошадь мотала головой. Пристегнул получше конец поводьев и полез в коляску: поставил ногу на подножку и, ухватившись за борт, рывком забросил свое тело на сиденье, крикнув Пьетро:

      – Подвинься.

      Пьетро так растерялся, что даже не шелохнулся.

      – Да двигайся, дурак!

      И тут же повернулся к батракам:

      – Работайте хорошенько, а то всех повыгоняю. Чтобы завтра все было вскопано.

      – Будет сделано, синьор.

      – Не сомневайтесь.

      – Еще бы мы все вместе да за целый