Преступление отца Амаро. Жозе Мария Эса де Кейрош

откушайте-ка лучше рису. Вот и винцо 1815 года. Такое не каждый день пьешь.

      Гости полюбовались сверкавшим в хрустальных рюмках портвейном и уселись поудобнее в обитых кожею креслах. Начались тосты. Первый был провозглашен за аббата. Он пробормотал несколько слов благодарности и чуть не расплакался от удовольствия.

      – За Его Святейшество папу Пия IX! – закричал Либаниньо, поднимая стакан. – За несчастного мученика.

      Все вышили за Пия IX, чувствуя себя глубоко растроганными, Натарио смягчился, заговорил о своих «розочках» и стал цитировать Виргилия. Амаро откинулся назад в кресле, засунул руки в карманы и уставился машинальным взором на окна, мечтая об Амелии.

      Аббат предложил перейти в беседку пить кофе.

      Было три часа. Все пошатывались немного и икали, весело смеясь. Один Амаро держался на ногах вполне твердо, но и тот чувствовал себя настроенным очень нежно и сантиментально.

      – А теперь, господа, – предложил аббат, допив последнюю каплю кофе: – не прогуляться-ли нам в мое именьице?

      – Ладно, пойдемте, для пищеварения, – пробормотал каноник, с трудом поднимаясь со стула. – Посмотрим имение аббата.

      Они пошли по узкой проезжей дороге. День был ясный, и солнце приятно грело. Дорога вилась лентой между живыми изгородями, среди широких полей. Местами попадались группы оливковых деревьев; вдали, на горизонте, тянулась цепь холмов, поросших темно-зеленым сосновым лесом. Кругом стояла полная тишина. Только вдали, на большой дороге, слышался временами скрип телети. Священники шли медленно, слегка пошатываясь, перебрасывались шуточками и находили, что жизнь – очень, хорошая вещь.

      Каноник взял под руку аббата; Брито шел рядом с Амаро и клялся, что он, изобьет до крови Кумиадского помещика.

      – Полно, успокойтесь, Брито, не надо так волноваться из-за пустяков, – уговаривал Амаро, попыхивая сигарою.

      Отец Натарио шел впереди всех, неся на руке волочившийся по пыли плащ. Ряса его была расстегнута, из-под неё виднелся грязный жилет. Ноги в дырявых чулках частенько подкашивались, заставляя священника шататься из стороны в сторону.

      Внезапно все остановились. Натарио ругался, не помня себя от бешенства.

      – Осел, не видишь ты, что-ли, куда прешь? Животное!

      Оказалось, что он натолкнулся у поворота дороги на старика, ведшего овцу, и чуть не свалился в пьяном виде.

      – Простите, падре, Бога ради, – робко взмолился старик.

      – Животное, одно слово животное! – ревел Нотарио, потрясая кулаками. – Учить надо таких негодяев.

      Старик бормотал слова извинения и почтительно снял шляпу. У него были совсем седые волосы. Судя по внешности, это был работник, состарившийся на тяжелой полевой работе. Он. склонился, покраснев от стыда, и прижался к изгороди, чтобы пропустить по узкой дороге веселых и подвыпивших служителей, церкви.

* * *

      Амаро не пожелал итти с коллегами в усадьбу аббата. В конце деревни он распрощался с ними и повернул назад в сторону Лерии.

      Дорога шла вдоль каменной ограды какой-то усадьбы. У ворот, посреди дороги, стояла бурая