Путевые записки по многим российским губерниям. Гавриил Гераков

спящих снесла вода в Черное море; на другой день нашли их бездыханными; помощник Инспектора карантина, Гирс, благородного обращения, и прочие чиновники учтивы и порядочны. Ходили по булевару без дерев, по берегу Черного моря; на сем месте, говорили мне, были древние стены; начальник бывший в Кефе, Г. Ф. сломал, и сделал гулянье, по которому гладко ходить, но так жарко, что ни кого не встретишь; когда посадят деревья, чтоб тень была, тогда будет хорошо. Жителей считается более четырех тысяч. Жар сего дня был нестерпим, и потому мы бросились в Черное море и – несколько прохладились; думали обедать дома, но – по сильным убеждениям, согласились разделишь трапезу нового Градоначальника Г. П – го, который три раза приезжал к нам; – после обеда, на шлюбке Градоначальника ездили к Броневскому, бывшему Градоначальнику здесь. Он живет как пустынник, и – руками своими возделывая сад свой – кормится; отличный человек! я его давно знаю: преисполненный познаний, и великий знаток на многих языках писать; ныне нашел его огорченным; не ведаю причины; но жаль человека с дарованиями, с обширными сведениями по всем частям. Сад его, им разведенный, имеет более десяти тысяч фруктовых дерев; миндалю продает пудов двадцать, и вот почтенного доход; в саду, можно сказать, много есть милого, семо и овамо, в приятном беспорядке: то остатки колонн Паросского мармора, то камни с надписями, – памятник, воздвигнутый племяннице его, храмики, горки и проч. У Броневского застали Н. Н. Еаевского с дочерьми и с больным сыном. Распростясь с философом хозяином, поехали к П – му; – купались, читали газеты, писали, ужинали, и простились; дома у себя приготовились к завтрашнему отъезду. 18-го Августа. Вчера убедили меня ехать верьхом по южному берегу Крыма, и я было согласился, хотя от жаров не так-то здоров; должен признаться, что для меня жестокой мороз приятнее, нежели зной; от холоду можно избавиться, а от жару некуда деваться, и позыву к еде нет, сон бежит, человек весь не свой; а зимою каждый скор, румян, молод, бодр! – В семь часов утра выехали из Феодосии с данным нам провожатым, Татарином; располагаясь до Судака в коляске, а там верьхом. Проехав 24 версты до Кринички, я взглянул на маршрут, начал считать версты, и – сочтя, что 300 верст должно ехать верхом и по 50 верст в сутки, с признательностию нашел себя не в состоянии исполнить сию трудную для меня дорогу: я сыт и Кавказскою линиею! Пусть называют меня трусом; нет, – это не трусость, а даже, если смею сказать – достоинство; ибо когда бы люди брались за то только, что могут выполнить, гораздо бы все лучше шло в мире: ан посмотришь большая часть не по силе тягость несет, вот и беда; не хорошо, когда человек мечтает более о себе, нежели он есть. Мало ли мы читали, читаем, видели, и видим, что самонадеянность часто и очень часто ко вреду служила и хвастуну и ближним! Мог бы множество примеров представишь, но – боясь утомить читателей, кои удостоят своим вниманием мои путевые записки, молчу. И так доехав в несносный жар по гористой дороге до Шах-Мурзы, (имение принадлежащее